— Ты запрещаешь мне ходить туда? — спросил Кхи'дем.
Даррас был невольно впечатлен. Саламандра имел полное право впасть в слепую ярость, но он оставался спокоен. Вопрос прозвучал скорее как искреннее любопытство, чем вызов.
— Нет, — ответил он. — Но я советую тебе прогуляться в другое место.
— Почему?
— Там наш капитан. Вместе с братом-сержантом Гальбой.
— Ясно.
— В самом деле? Ты хоть понимаешь, как сильно вредишь Гальбе в глазах нашего капитана всякий раз, как тебя видят возле сержанта?
— Ах, — произнес Кхи'дем. — Полагаю, теперь понимаю. Спасибо, что поговорил со мной, сержант Даррас. Я сделаю, как ты предлагаешь.
Даррас подождал, пока Кхи'дем не уйдет.
«Иди, — подумал он. — Займись чем-то полезным и не путайся под ногами».
Он видел логику в миротворческих потугах Гальбы, но не понимал, что они могли от них выиграть. Железные Руки не могли полагаться на Саламандр и Гвардию Ворона. Гальба потакал своим желаниям, считая иначе, и это могло поставить под угрозу его собственную надежность на поле боя.
Даррас надеялся, что сможет переубедить его.
Ночь пахла неправильно.
Гальба стоял на восточном укреплении базы, наблюдая за джунглями. Он стоял здесь вот уже полчаса, пытаясь понять, что его так тревожило. Это была не просто тьма, скрывавшая хищников Пифоса. Он осознал, что это, как раз когда заметил справа от себя вырисовывающуюся фигуру. Обернувшись, сержант увидел, что к нему шагает капитан. Всем своим видом Аттик воплощал рациональность. То, что не было генетически усилено, заменили бионикой. Само его существование было триумфом науки. При приближении капитана нелогичная мысль раскололась вдребезги. Аттик требовал не только дисциплины рассудка, но также стратегии, и он получит и то, и другое.
И все равно, ночь пахла неправильно.
— Брат-сержант, — поприветствовал его Аттик.
— Капитан.
— Ты что-то высматриваешь. Что именно?
Гальба тщательно подобрал следующие слова, но только из-за чувства долга, а не чтобы избежать правды. Он никогда бы не стал скрывать что- либо от капитана. Но также он не хотел быть неточным в формулировках, и постарался избавиться от раздражающей неопределенности.
— Я не уверен, — признался сержант. — В воздухе чувствуется привкус, который я не могу распознать.
— Мы в джунглях, сержант Гальба. Учитывая большое количество жизненных форм, определенное смешение запахов и привкусов едва ли удивительно, даже с нашими чувствами.
Он не упоминал о запахах.
— Вы ощущаете нечто схожее, капитан?
— Ничего, что я бы не ожидал, — без колебаний сказал Аттик, как будто это он уже для себя решил.
Гальба колебался, затем решил, что не может принять это объяснение.
— В воздухе чувствуется кровь, — сказал он.
— Конечно. Мы видели жестокую сущность этой планеты.
— Но под этим привкусом есть нечто еще, — настаивал Гальба, — и прежде я с таким не сталкивался.
Секунду Аттик молчал.
— Опиши, — наконец сказал он.
— Если бы это было так легко, — Гальба закрыл глаза и глубоко вдохнул зловонную ночь. Он сосредоточился на работе своего нейроглоттиса, пока тот анализировал ароматы почти на молекулярном уровне. — Привкус лишен смысла, — произнес сержант, — он не похож ни на что, — легионер остановился. Это было неправильно. То, что было под кровью, за кровью, но все же связанной с нею, имело привкус. Это…
Гальба пошатнулся. Он прорвал чувственный камуфляж и нырнул в бездну невозможности.
— Это привкус тени, — выдохнул он, и тени наполнили его горло. Он закашлялся, пытаясь избавиться от них. Теперь они были ему известны, и он не выговорить это знание.
— Брат-сержант? — спросил Аттик.
Гальба едва слышал его.
— Я чую шепоты, — сказал он. Гальба не знал, произнес ли это вслух. Тени и шепоты стали для него всем миром. Они были адом синестезии. Захлебываясь влажным, цепким дымом теней, он не видел, что отбрасывало их и придавало им форму. Из-за того, что он не видел тени, он не мог понять
