— Нет. Я — воин, мастер гуань дао. Единственным моим желанием было видеть, как Каган и Воитель сражаются бок о бок.

— Другие совершили то же, что и ты. Так как их намерения были чисты, а преступления не тяжки, им позволено вернуться на службу. Они стали сагьяр мазан и понесли возмездие врагу. Если они выживут, то вернутся в Легион, а их преступления будут забыты. Я изучил твое дело Орзун из братства Крючковатого Клинка. Если ты пожелаешь, то можешь принять этот путь.

— К сожалению, не могу, Каган.

Лицо Хана оставалось непроницаемым, словно подготовленное к неминуемому горькому ответу.

— Назови мне причину.

— Я дал клятву на крови.

По аудиториуму пробежался приглушенный шум голосов. Выходит, Орзун был одним из них.

— Ты выбираешь смерть, когда предложена жизнь, — подытожил Хан.

— Я поклялся на Пути Небес и призвал вечную пустоту забрать меня и поглотить мою душу, если отрекусь от своей клятвы. Я исполнил обряд цусан гараг и связал себя законом вселенной. Выбор был ошибочным, но клятва неизменна, как и судьба клятвопреступника. Так было с тех самых пор, как мы ступали по бесконечным лугам.

— Эта война — иная. Более великие воины, чем ты уже доказали вероломность.

— Тогда пустота проклянет и их.

— Я могу освободить тебя. Я Каган, творец закона. Тебе нет необходимости идти на это.

Впервые лицо Орзуна дрогнуло. Он посмотрел на окружавших его воинов, затем на эмблему Легиона, и, наконец, снова на примарха.

— Я дал клятву, — сказал легионер. — Ее нельзя взять назад. Даже вам это не дано, повелитель.

Хан несколько секунд смотрел в глаза воину, выискивая в нем малейший шанс на отречение.

— Ты поступил глупо, Орзун, — сказал он. — Даже если бы я связал свою судьбу с братом, то никогда бы не позволил, чтобы этот обет сохранил силу. Клятва на крови священна, она дается в присутствии задьин арга для разрешения вопросов вендетты. Ты позволил обмануть себя, превратить клятву в жалкую насмешку. Ты погубил себя в тот самый момент, когда я крайне нуждаюсь в воинах.

Орзун оставался непреклонным, пока говорил его господин. Он знал об этом, как и все присутствующие в зале. Слова примарха не изменили бы его решения.

— Я в последний раз спрашиваю тебя, — обратился Хан. — Откажешься ли ты от клятвы?

Орзун ответил немедленно.

— Я бы сражался с вами до самых врат Терры, повелитель. Я бы погиб там с улыбкой на устах. Но я не уподоблюсь тем, кто погубил меня. Я не буду лгать ни человеку, ни старым богам, и не нарушу клятву. Я больше не заслуживаю данной мне жизни.

— Тогда ты знаешь, что необходимо сделать, — сказал Хан, извлекая меч.

Он спустился с трибуны и подошел к Орзуну.

Воин напрягся, но оставался неподвижным. Хан встал перед ним, направив острие меча к незащищенной груди легионера.

— Из всех разновидностей предательства, которые мой брат пустил в ход, это наихудшее. Он разрушил то, что некогда было единым, и обратил наши острейшие клинки против нас же. Я хотел бы, чтобы ты не давал клятвы, так как ты стоишь тысячи предателей, которые нарушили свои собственные обеты. Ты мог бы сражаться со мной на Терре. Когда я буду там, твое имя будет выгравировано на моем доспехе, как и всех тех, кто не проклял себя, отказавшись от цусан гараг. Ваши имена придадут остроту лезвию моего меча, и именно таким способом ты будешь служить мне и далее.

Орзун ни разу не отвел взгляда от примарха.

— Могу я задать вопрос, повелитель, — обратился он твердым голосом. — Сколько братьев отреклись?

Хан одарил его холодной улыбкой, словно сам вопрос был нелепым.

— Ни один, — ответил примарх и пронзил сердце Орзуна.