Я поднимаю голову и смотрю в скрытые за зеленым светом глаза воина.
— Ты хоть знаешь, кого пришел убить?
— Я знаю, кто ты, Фел Жарост, пожиратель снов Восьмого Легиона, — вокс-решетка воина щелкает, когда он прерывается. — Я пришел за тобой.
Умно. Не будь он тем воином, который выследил и преследовал меня во тьме ночами напролет, я бы сказал, что он шутник.
— Ты знаешь мое имя, но этого не достаточно, чтобы судить меня и забрать жизнь, — предупреждаю я его. — Поверь мне.
— Мне больше ничего не нужно знать о тебе.
— Правосудие должно быть слепо, а не безграмотно.
Я делаю долгий вдох и смотрю в дуло болт-пистолета и светящиеся за ним зеленые линзы. Я размышляю над тем, что видит воин: старика, стоящего на коленях в грязи, нечесаную бороду на лице со шрамами и морщинами? Или он видит что-то еще? Что-то не столь… жалкое.
— Ты должен знать, кого казнишь. Так было всегда.
Я поднимаю левую руку и касаюсь своего лба.
— Я покажу тебе.
Он не шевелится. Его палец все так же на спусковом крючке, выбирая между жизнью и смертью.
— Нет, — произносит он.
Я улыбаюсь, но мне невесело. Если мне суждено умереть, то это произойдет на моих условиях. В конце концов, кто мы, если отказываемся от своих жизненных принципов?
— Это не было предложением, — говорю я и показываю ему прошлое.
Конечно же, оно началось во тьме — в ту забытую эпоху, когда я был отнюдь не невинным ребенком.
Я открыл глаза и ослеп.
Когда я прыгнул к карнизу, прямо передо мной раздался выстрел. В глазах полыхнула яркая вспышка, кипящая неоновыми и белыми пятнами. Я кувыркался в воздухе, разум и глаза были ослеплены кружащимися грозовыми тучами. Свет пылал огнем внутри головы. Я врезался во что-то твердое и начал скользить вниз, хватая руками воздух. Меня кто-то схватил. Я почувствовал крепкие мускулы и гладкую кожу. Начал бороться, но свет по-прежнему обжигал чувства. Меня рывком подняли и впечатали в твердый металл. Дыхание сбилось, но я лягнул ногой и попытался отползти. Рука обвила мое горло и сдавила его.
— Тихо, — прошипели в ухо.
Я замер, узнав этот голос. Странно думать о ней сейчас, и еще более странно говорить. Каллиопа — она запомнилась мне под этим именем, пусть оно и не принадлежало ей. У нее вообще не было имени. Рожденные в ночи говорили языком щелчков, выдохов сквозь стиснутые зубы, звуков, которые не давали эхо в неподвижном воздухе. В этом языке имен не было. Но ей оно нужно. Она заслужила его.
— Я не вижу, — повторил я, судорожно дыша.
— Зачем ты открыл глаза?
Я не ответил. Честно говоря, я не знал. Иногда для глупости не нужна причина.
— Мне следовало оставить тебя там, где нашла. Перерезать глотку и использовать в качестве наживки для голодающих.
Угроза была реальной, и будь на ее месте любой из наших братьев или сестер, то поступил бы так же. Но она не делала этого прежде, и не сделает потом.
— Где добыча? — спросил я, дрожа от боли.
— Близко, — ответила она, спокойная, словно неподвижная вода. — Он не знает, где мы сейчас.
— Сколько?
— Всего лишь один.
— Кто это?
Долгое мгновение она не отвечала.
— Я не знаю, но он умрет раньше нас.
Охотник ждал нас, когда мы ступили в паутину. Он был огромен, но двигался быстрее любого, кого я знал. Его оружие разорвало тьму, и мы побежали, карабкаясь и перебираясь через балки, в то время как позади нас плясали взрывы. Я не представлял, кто или что это было, но понял его цель. Точно также как мы охотились на тех, кто спускался из мира света, так и это существо теперь пришло за нами.
Но мы не привыкли быть добычей. Здесь, среди убийц и отбросов верхнего мира, мы были охотниками.
— Ждем? — спросил я. Зрение очистилось от повреждений, оставленных светом, страх сменился голодом и гневом.
— Да, — прошептала она. — А затем мы выследим его и заберем сердце.
