Все письма к царю и царице перлюстрировались, а к телефону венценосной семье можно было подойти только тогда, когда прусским вельможам был известен характер предстоящего разговора. Смельчаков прорвать эту стену отчуждения между царствующей четой и окружающими ее людьми было очень мало. Первым это сделал премьер Столыпин, но после его показной и трагической смерти никто больше не осмеливался на такой поступок. Начальник штаба Ставки генерал Алексеев мог рассказать царю правду о гибельном влиянии его прусского окружения на внутреннюю жизнь страны, на положение дел в армии, которая терпела страшную нужду в вооружениях и продовольствии, но даже он не стал подвергать себя риску быть немедленно отстраненным от должности, если бы заговорил с царем правдивым и смелым языком. Родная сестра императрицы Елизавета Федоровна рискнула нарушить этикет запрета и молчания, и рассказала сестре правду о гибельном влиянии Распутина на династию и страну, и предложила удалить «старца» в Сибирь, в его родное село Покровское, но в ответ она услышала гневную отповедь, поразившую ее слух резкостью и грубостью младшей сестры. Больше сестрам так и не удалось увидеться, двор разделил их навсегда. Была отстранена от влияния на сына и мать царя, вдовствующая императрица Мария Федоровна, которой предложили покинуть столицу и жить в Киеве незаметной для общества и людей жизнью. Министром императорского двора графом Фредериксом ей был подобран пышный двор и хорошее содержание в ответ на уединение, невмешательство в дела венценосной семьи и молчание. Вдовствующая императрица Мария Федоровна любила Россию и считала себя русской, хотя и родилась датской принцессой. Когда началась война, она большую часть своего состояния отдала на нужды армии: только с 1августа 1914 года по 1 августа 1915 года на ее средства было отправлено на фронт 400 тыс. комплектов белья, 56 тыс. теплых вещей, свыше 520 пудов табака и многие тонны самых необходимых продуктов для солдат. А в самом начале войны она организовала госпитали в Москве, Киеве и Тифлисе, подготовила два санитарных поезда на 100 и 400 человек, 5 лазаретов, перевязочный отряд, санаторий в Крыму для выздоравливающих офицеров и убежище для увечных воинов при Максимилиановской лечебнице[293]. Она пользовалась любовью в армии и среди простого народа, где ее ласково называли матушка-государыня.

Была еще одна важная причина, заставлявшая берлинских и венских политиков непримиримо бороться с влиянием великого князя на царский двор. Николай Николаевич не допускал даже мысли о заключении какого-либо сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией и решительно отклонял всякие попытки следовать этому курсу. Кронпринц Германии летом 1915 года по этому поводу высказался прямо и откровенно: «Главное затруднение заключалось в том, что великий князь Николай Николаевич находится еще у власти»[294]. Весь этот год дипломаты Берлина и Вены искали пути к сепаратному миру с Россией, и на этом поприще велись не менее ожесточенные схватки, чем на полях сражений. Графиня Васильчикова была лишь одной из связных императоров трех дворов — германского, австрийского и русского, искавших путь к сепаратному миру с Россией. Свои услуги враждующим сторонам для заключения мира предлагали и королевские дворы Европы, потому что война приносила бедствие всем европейским странам, даже нейтральным.16 февраля 1916 г. шведский король предложил свои посреднические услуги стать миротворцем в конфликте воюющих стран, а датский король Христиан X, родной брат вдовствующей императрицы Марии Федоровны, побывал в Берлине и Петербурге[295], ратуя за эти же предложения. С такими же предложениями выступал и представитель правящей Гогенцоллерновской династии Германии герцог Эрнест Людвиг, брат императрицы Александры Федоровны, в письме сестре предлагавший «начать строить мост для переговоров» [296].

Эти закулисные переговоры стали известны французскому и британскому правительствам, и, чтобы удержать Россию в составе Антанты, 12 марта 1915 г. Лондон уведомил царское правительство, что Великобритания согласилась «предоставить России контроль (над проливами), которого она так жаждала»[297].Франция такое согласие дала через два месяца.

Помимо этого, заключению сепаратного мира препятствовал страх царя вызвать этим непопулярным шагом волнения в стране и возмущение армии, за которым могла последовать революция. Всем были еще памятны крупные волнения в городах империи и в армии на Дальнем Востоке — после заключения мира с Японией. Но тогда все эти события происходили далеко от столицы, а сейчас они могли разразиться рядом, и подвергать себя такому риску никто не хотел. К тому же в окружении царя знали ненависть великого князя Николая Николаевича к немцам, и никто не решался заговаривать с ним о возможности заключения сепаратного мира с Германией.

В начале августа Николай II под воздействием своего окружения и советов императрицы и Распутина принял решение лично возглавить Ставку и сообщил об этом военному министру Поливанову. На заседании правительства 6 августа сообщение об этом военный министр предварил словами: «Как ни