Каждое прикосновение отдавалось калейдоскопом чувств и картинок внутри Калинки.

Пыльный кабинет, высокие старомодные шкафы с многоцветьем архаичных книжных корешков. Прозрачная занавеска колышется, повинуясь лёгкому прикосновению ветра. Ветер совсем не разгоняет духоту.

– Девонька, поймите, милая моя, – подписывая с ними контракт даже на год, вы фактически отдаёте себя в рабство. Контракт продлевается автоматически, если ни одна из сторон не пожелает обратного. А уж они сделают так, чтобы вы не пожелали. Вы даже не вспомните, чего желать. У них, знаете, методы. – Он слишком стар и слишком толст, но даже в эту жару не может отказаться от своего футляра – чёрного костюма-тройки с полосатой рубашкой и удавкой-галстуком. То и дело Адинцев достаёт из кармана клетчатый платок, чтобы промокнуть мокрый лоб.

– Потому я здесь, советуюсь с вами, а не бездумно подписала все бумаги. Вы ведь монстр, Викентий Палыч. Придумайте что-нибудь!

– Откуда вообще взялась такая нелепая идея – отправиться в «Социум»?

Юлька упрямо молчит. Достаёт платок, но только для того, чтобы комкать его снова и снова, сжимать в руках, не позволяя ногтям впиться в ладони.

– У вас волшебная голова, Юленька! Зачем же отдаёте вы её этим каменотёсам? Считать бухгалтерские сводки? Искать очередное никому не нужное простое число? Рендерить розового кролика для бездарного фильма? Юленька, остановитесь! Вы ведь провалились исключительно по воле случая. Пф-ф-ф… В следующем году вы сделаетесь самой блестящей студенткой из всех, кого видели эти стены!

Как объяснить ему, старому, толстому, что не сможет она, никак не сможет прожить этот год. Со страшной болью в сердце, которое не разбилось в одночасье, как фарфоровое блюдце, а медленно разрушается под давлением чёрного пресса. С каждой минутой всё тяжелее – даже просто дышать почти невозможно, зная, что любимый, милый, рыжий Казик-Проказник предал её, предал всё, что у них было, – ради глупой блондинки в полосатом. Кто она? Зачем она? Боже, Юлька, о чём ты думаешь? Соберись!

Ох, как же это было больно!

Калинка совсем забыла, что такое боль. Иногда она покупала немного холода и немного тепла. Одно только тепло выходит в три раза дешевле, но без предварительного холода удовольствия от него мало. Холод был болезненным. Самым болезненным из всего, что она здесь помнила.

А между тем имеются среди акти оригиналы, потребляющие болевые ощущения регулярно и задорого.

Зачем, зачем им это? Калинка сжалась, отгораживаясь от боли, пришедшей вместе с мувиком. Слишком чёрная, слишком глубокая. Всё что угодно, только бы не чувствовать её больше никогда. Всё что угодно!

Медуза, словно прочитав Калинкины мысли, попыталась выбраться наружу, но Калинка не позволила. Медуза заметалась во рту, безжалостно и безостановочно жаля Калинку. Аура наполнялась инфой.

Большая белая лохматая собака по имени Бом бежит по траве, рассыпая брызги росы. И Юлька бежит следом, чувствуя, что кеды её и носочки промокли насквозь.

Папа принёс настоящую бумажную книгу – огромную, с чёрно-белыми картинками и миллионом, наверное, букв, которые не пляшут, не рассказывают себя сами, повинуясь Юлькиному жесту, а лениво стоят на месте, высокомерно ожидая, пока Юлька не прочтёт их сама.

Мама, мамочка, где ты? Маленькая Юлька потерялась в огромном универсальном магазине среди автоматических погрузчиков и стеллажей с одинаковыми серыми ящиками.

Калинка потрясла головой. До канцелярии оставалось всего ничего. Никаких новостей прямо по курсу. Просто не двигайся. Просто терпи. И всё будет отлично.

– Вообще-то могла бы и поздороваться, – услышала она надменный голос рядом. Калинка затравленно обернулась. Мышеглотец. Зануда и филантроп, удивительное сочетание. Популярному акти легко быть филантропом – есть что раздавать, а в карму отбивается даже не в десятки, в сотни раз. Всего лишь бизнес, как и всё в этом мире. Но именно Мышеглотец выручал её всякий раз, когда она была в шаге от падения в номера. Потому следовало хотя бы улыбнуться. Но упрямая медуза продолжала больно жалить, и улыбка у Калинки получилась скорее похожей на гримасу.

– Я серьёзно, Калинище. – Теперь в голосе Мышеглотца слышалась угроза. Ещё бы! Акти очень трепетно относятся к своей репутации, особенно филантропы. Что станет с репутацией филантропа, если нищие индюшки не будут ему благодарны по самую ауру?

Калинка жалобно мотнула головой. Откроешь рот – медуза выскочит. И всё пропало.

Аура Мышеглотца потемнела. Он никогда не спускал обид, и злопамятность была залогом его популярности. Лучше успеть лайкнуть раньше, чем Мышеглотец заподозрит неблагодарность. Ох, пусть наговорит ей что угодно, пусть напишет про неё желчный пост или даже сделает героиней своего нового мувика – безобразной безрумной особью, вяло падающей в номера, только не…

Минус Мышеглотца весил очень много и, как всякий минус, засчитался бы мгновенно. Калинка покосилась на его огромную карму. Десятка анлайков, не меньше. Её собственная карма после покупки файрвола стала нулевой. И это означало что в оплату минуса пойдёт всё её видимое имущество. А именно – файрвол.

А наверху её ждали самые опасные, ловкие и жестокие новостные строки, заточенные под крепких акти. Они даже у таких, как Мышеглотец, иной раз