Графиня вышла из комнаты, не обратив внимания на негодующий взгляд, который бросила на нее дочь.

Молодые люди остались одни. Наступила небольшая пауза. Штилов подошел к креслу молодой девушки.

— Графиня! — произнес он тихо.

Графиня подняла глаза и посмотрела на него с удивлением, тогда как губы ее сложились в горькую усмешку.

Свет упал ей на лицо и обличил, когда она подняла голову, ее слегка покрасневшие веки.

— Господи! — вскрикнул Штилов. — Вы плакали!

— Нет, — сказала Клара твердо и сухо, — у меня болит голова, и я просила у мамы позволения остаться дома.

— Графиня, — продолжал Штилов взволнованным голосом, — я должен еще ответить вам на один вопрос — на один намек, сделанный вами на вечере у графини Менсдорф. С тех пор мы с вами не имели случая видеться без свидетелей.

Графиня прервала его.

— Я думаю, что теперь не время давать ответы на вопросы, — произнесла она с полупечальной, полунасмешливой улыбкой, — про которые я даже позабыла.

— Но я не забыл! — сказал серьезно Штилов. — И хочу ответить на ваш намек. Поверите вы моему честному слову?

Она подняла на него глаза и ответила просто:

— Да!

— Благодарю вас за доверие, графиня, — сказал он, — и позвольте дать вам слово в том, что я свободен как воздух и как свет.

Выражение радостного изумления сказалось в ее чертах.

— Я вас не понимаю, — сказала она тихо.

— Нет, вы меня понимаете, графиня, — проговорил он с живостью, — но я еще не все высказал. — Я свободен от всяких уз, меня недостойных, но ищу цепь, которая бы навсегда приковала меня к моему счастью и которую я мог бы носить, не краснея.

Девушка страшно смутилась. Он уловил ее быстрый взгляд тут же опустившихся опять глаз, и в этом взгляде прочел, должно быть все, что ему было нужно, потому что весь просиял и со счастливой улыбкой подошел к ней ближе.

— Я вас все?таки не понимаю, — молвила она чуть слышно.

— Объяснять и рассказывать все, что было, — прервал он ее, — я не могу посторонней даме. — Я мог бы только признаться во всем перед той, которая дала бы мне право посвятить ей мою жизнь и не иметь от нее никаких тайн.

— Господи! — проговорила она в величайшем смятении. — Прошу вас… объяснитесь…

— Стало быть, вы мне даете право объяснить вам?

— Я этого не говорила, — спохватилась она и, встав, сделала шаг к той двери, в которую вышла ее мать.

Он подошел к ней и взял ее за руку.

— Ответьте мне, Клара! — настаивал он.

Она остановилась и опустила голову.

— Клара, — продолжал он снова тихим и задушевным голосом, — у вас на груди свежая роза. — В рыцарские времена дама давала тому, чьи услуги, чью любовь и преданность она принимала навсегда, какой?нибудь знак, который как священный талисман сопутствовал ему на войне и до самой смерти. И мы накануне кровавой катастрофы. Клара, дайте мне эту розу!

— Роза — символ чистоты и правды, — заметила она серьезно.

— Стало быть, символ того, что в моем сердце живет и вечно будет жить для вас, — сказал он и умоляющим знаком прибавил: — Клара! Я достоин розы!

Графиня медленно подняла на него глаза, столь же медленно освободила розу и робко, сильно покраснев, протянула ему цветок.

Он порывисто двинулся к ней, схватил розу и покрыл ее руку поцелуями.

— Клара! — произнес лейтенант твердо и серьезно. — Роза завянет, но счастье, которое вы мне передали вместе с ней, будет цвести в моем сердце, пока оно не перестанет биться! Благодарю тебя, милосердное Небо, — прошептал он, — я нашел свою звезду!

И он нежно притянул девушку к себе.

Не произнося ни слова, она прислонила красивую голову к его груди и тихо заплакала.

Вошла графиня Франкенштейн.

При шорохе ее платья дочь живо подбежала к ней и обняла ее.

Штилов тоже подошел к старой даме.

— Дорогая графиня, — сказал он, — я могу только повторить то, что сейчас высказал вашей дочери в первом порыве высшего счастья: я нашел свою звезду! Могу ли я надеяться, что она будет освещать небо всей моей жизни?

Графиня обнаружила изумление, в котором, несомненно, сказывалось удовольствие.