Князь одобрительно покачал головой.

— Если Франция в настоящее время промолчит, начнет собираться и вооружаться — расклад окажется еще лучше, потому что будет еще вернее и надежнее. Напряженное состояние, всегда предшествующее неизбежной войне, даст нам возможность крепче и теснее сплотить национальные силы Германии, и вам останется время сделать все приготовления на юге и западе и обратиться за океан, чтобы на всякий случай обеспечить себе своего естественного союзника.

— Генерал, — Горчаков улыбнулся, — вы основательно изучили русские дела…

— Потому что я люблю Россию, — отвечал чистосердечно Мантейфель, — и потому что я вижу спасение Европы в искренней, неразрывной дружбе между Россией и Германией. Однако я сейчас закончу, — продолжал он. — Когда рано или поздно возгорится решающая, последняя борьба с Францией, тогда во всяком случае будет разбит союз западных держав, так тяжело на вас отзывавшийся, и вам ничего не будет стоить держать под контролем возможные мстительные побуждения Австрии. Вам будет предоставлена полная свобода снова открыть Черное море вашим национальным интересам и вашему национальному будущему. Мы, со своей стороны, на пути достижения наших естественных целей можем только радостно приветствовать быстрое и мощное движение России к выполнению ее исторической миссии. Да, — прибавил он, — мы вам всегда и везде будем оказывать мощную поддержку в этом отношении. Если бы я вообще сомневался, к какому решению мог бы прийти всегда такой дальновидный политический деятель, как вы, ваше сиятельство, то я бы сказал: что лучше — чтобы две державы, интересы которых нигде не приходят во враждебное столкновение, парализовали одна другую взаимными препятствиями, или чтобы они помогли одна другой свободным и чистосердечным соглашением достичь того могущественного положения, которое им естественно приличествует — вести рука об руку судьбы Европы?

Он замолчал и слегка наклонился в ожидании ответа князя.

С лица Горчакова окончательно спала та холодная сдержанность, которая легла было на него в начале разговора.

Серьезно, почти торжественно смотрели глаза, обратившиеся на прусского посланника.

— Любезный генерал, — сказал князь твердым, звонким голосом. — Если основания и воззрения, которые вы мне только что высказали так горячо и убедительно, суть воззрения вашего правительства…

— Они во всех отношениях разделяются моим всемилостивым государем и его министром, — сказал спокойно и твердо Мантейфель.

— В таком случае я могу ответить вам так же откровенно, что мы в основных чертах совершенно сходимся в понимании современного положения.

Луч радости сверкнул из глубоких, серьезных глаз генерала.

— Вопрос только в том, чтобы точнее определить применение общих начал и воззрений к случайностям практического положения дел, — продолжал князь, — и твердо установить базис взаимного содействия в будущем.

— Я готов приступить к этому немедленно, — заверил генерал.

— Но прежде всего, — предложил князь, — мы должны просить Его Величество утвердить наше соглашение. Если вам угодно, мы сейчас же отправимся в Царское Село: вы потрудитесь все, что сейчас мне высказали, изложить еще раз перед Его Величеством.

Мантейфель поклонился.

— Я надеюсь, — произнес он, — что преданность моему отечеству и искренняя любовь к России придадут моим словам ясность и убедительность.

Князь позвонил.

— Прикажите подать карету, — отдал он распоряжение вошедшему камердинеру. Потом обратился к Мантейфелю: — Извините меня на минуту, я сейчас буду готов вам сопутствовать.

И удалился через боковую дверь. Мантейфель подошел к окну и стал задумчиво смотреть сквозь стекло.

Через пять минут князь вернулся. На нем был вицмундир со звездой Черного орла над звездой Св. Андрея.

— Прошу вас, — пригласил министр с вежливым жестом.

Мантейфель, а за ним князь вышли за порог.

Вечером того же дня удивительно прекрасный парк, окружающий императорский дворец в Царском Селе, лежал в полном блеске лучей позднего солнца. Это величественное создание Екатерины I постоянными усовершенствованиями доведено в настоящее время до волшебного очарования. Насчет тщательности содержания его рассказывают, между прочим, что на изящных дорожках никогда не увидишь упавшего осеннего листка.

Из бокового флигеля громадного дворца, сверкавшего сквозь темную листву высоких деревьев своими позолоченными орнаментами и величественными кариатидами, под лучами западающего солнца, вышел генерал Кнезебек. Он приехал утром в Царское Село на отведенную ему по повелению императора квартиру и ждал аудиенции, на которой должен был передать Его Величеству письмо своего короля, поручившего генералу просить посредничества Александра II в пользу Ганновера.

Серьезно и печально шел генерал по прекрасным аллеям, унылые мысли теснились в поникшей голове. Высокое внимание, с которым его приняли, предоставленные в его распоряжение экипажи и прислуга — все это не могло сгладить впечатления, вынесенного им из беседы с князем Горчаковым, так