— Вы правы, — сказал император, — врач для спасения больной Австрии найден!
Клиндворт поклонился.
— Я знал, — сказал он, — что Ваше Величество со мной согласится!
— Постарайтесь вручить ему лечение больного и можете рассчитывать на полную мою поддержку!
Наполеон замолчал и задумался.
— И скажите императору, — сказал он погодя, — что я сделаю все от меня зависящее, чтобы оказать ему по возможности существенную помощь, но главное усилие для своего восстановления должна все?таки сделать сама Австрия.
— Понимаю, государь.
— И дайте мне возможность быть au fait[91] Бейста.
Клиндворт поклонился.
— Итак, я могу уехать? — спросил он.
— Вы должны приняться за дело, — ответил император, — потому что ваша задача нелегка. До свидания! — И он приветливо поклонился ему.
Клиндворт исчез за портьерой.
— Карты все больше и больше перемешиваются, — сказал император, опускаясь в кресло, — и теперь вопрос только в том, кто крепче держит их в руках и зорче следит за игрой. Игра усложняется: открываются широкие перспективы для будущего. Если Австрия в самом деле сможет воскреснуть к новой жизни, Италия сдавлена с двух сторон, союз готов. Венгрия, Польша угрожают России…
Глаза его вспыхнули.
— Ну, — сказал он, тихо усмехаясь, — подождем, в выжидании вся моя сила. А теперь надо что?нибудь сделать для Саксонии.
Император встал и позвал Пьетри.
— Ступайте к Друэну де Люису, — распорядился он, — и попросите его прибавить к инструкции для Бенедетти серьезно и решительно не допускать присоединения Саксонии к Пруссии.
— Слушаю, государь.
— И не знаете ли вы, где в настоящую минуту генерал Тюрр?
— Кажется, в итальянской армии, но я сию минуту уточню.
— Напишите ему… нет — пошлите к нему доверенное лицо и попросите от моего имени как можно скорее приехать сюда.
Пьетри поклонился.
— Через него, — сказал император вполголоса, как бы про себя, — у меня рука отчасти в Турине и отчасти в Пеште, — это может быть очень важно!
— Ваше Величество ничего больше не изволит приказать? — спросил Пьетри.
— Нет, благодарю, — сказал император, и секретарь ушел.
Наполеон свернул себе еще папиросу, уютно уселся в кресле и, пуская густые клубы дыма, погрузился в размышления.
Глава девятнадцатая
В древнем замке князя Дидрихштейна, в Никольсбурге, расположилась главная квартира прусского короля. Блестящая и пестрая картина развернулась в маленьком городке, который в своем тихом и скромном уединении никогда, кажется, не мечтал сделаться центром таких великих, мировых событий. Перед замком стоял под ружьем королевский караул, войска, расположенные на постое в городке, передвигались разнообразными группами по улицам. Их пересекали порой стройно марширующие колонны, по неровной мостовой гремела артиллерия, из окрестностей несся многоголосый шум биваков, и кругом кипели жизнь и движение. Жители робко выглядывали из дверей своих домов и настежь раскрытых окон: все они смертельно боялись неприятеля, но к этому страху начинало примешиваться доверие. Сплошь и рядом прусские солдаты в затасканных мундирах, обросшие громадными бородами, подходили приветливо к группам поселян, сбегавшихся сюда из погоревших и разоренных войной деревень, и предлагали хлеб и вино застенчиво отворачивавшимся детям или старикам.
Картина войны была тут в полном блеске, во всем своем ошеломляющем величии, наполняющем воспоминаниями долгие, тихие годы мира, во всем своем ужасе момента, страшным разгромом разрушающего счастье многих лет, во всем своем могучем потрясении человеческой природы, разнуздавшей все свои дикие инстинкты, но вместе с тем богато проявляющей благороднейшие и чистейшие примеры преданности и самоотвержения.
Как только неоднократно проявлявшаяся приветливость солдат вызвала доверие жителей, оно все более и более вырастало под впечатлением переходивших из уст в уста известий о мирных переговорах. Между генералами и адъютантами, в постоянной поспешности и озабоченности входившими и
