перспективами.

– Володя в курсе, сказал примерно то же самое, что и ты. Так что добро получено.

– Тогда давай договариваться конкретно. А то вчера местный саксаул с козой полез в город соседнего дома – там трава лучше. А то, что там растяжек наставили сначала боевики, а потом мы, он не знал. Ну и рванула РГД. Его осколками посекло, правда несильно. Оказали мед. помощь и отправили восвояси. За таких мы тоже отвечать не будем – пусть они их на своем языке инструктируют, авось поймут.

А герой обороны Грозного генерал-лейтенант Голубец все пять дней, пока не сняли осаду со штаба, лежал пьяный в умат, просыпаясь только для того, чтобы крикнуть «Все ко мне!», найти на столе очередную бутылку водки, ополовинить её и упасть спать дальше. Ребята рассказывали, что водку ему подсовывали специально, иначе с его командованием ситуация могла выйти из-под контроля. У него же мозгов нет, скажет «Огонь» и будут стрелять солдаты. А в кого и куда – ему наплевать. Поэтому и пролежал в коме все это время, больше пользы было.

Во время сидения на больничном комплексе к нам прибилось несколько офицеров штаба округа. Их вообще кинули в Грозный «для координации действий» без всяких средств связи и сопровождения. Мы честно поделились сухпаем, водой, одеялами. Пару дней кантовались вместе. А на осенней проверке, на строевом смотре бригады подходит проверяющий, смотрит на меня и спрашивает:

– В Грозном на больничном комплексе был?

– Был.

– Оценка «отлично».

Так что добро никогда не пропадает даром. А пока мы сидели в Грозном, пропуская машины туда и обратно. Дисциплину старались держать жесткую, малейшая оплошность вела к непредсказуемым последствиям. Одного бойца из первой роты сами бойцы отмудохали по полной программе – полез воровать в пустой дом. Нанесение легких телесных повреждений сопровождалось приговариванием: «Мы – Железная Бригада, мы – воюем, мы – не грабим!»

Приходит посыльный:

– Там опять боевики приехали. С белым флагом.

– И что хотят?

– Старшего просили позвать.

– Сейчас идем.

На перекресток пошли мы с Шишовым, особист остался в штабе.

– Добрый день!

– Салам алейкум!

– Что случилось?

– Ваши солдаты сказали, что голодные. Мы им поесть привезли.

Мы медленно выпали в осадок. Боевики нам еду привезли! Ахренеть! С едой ситуация была не самая лучшая – сухпай был, но мы сидели на нем уже две недели и он сильно приелся. Горячую пишу мы не видели со времен Ханкалы и никто не собирался нам её готовить.

Тем временем боевики выгрузили из УАЗика печенье, конфеты, вафли, фрукты… Все явно импортного производства. Ладно, раз такое дело, будем ответный дар делать – оставаться в долгу не хотелось.

– Ребята, а вам что надо? Мы только оружие и боеприпасы не готовы менять.

– Командир, если можно, бензина дай!

– Сколько?

– Канистра. Если две дашь, совсем хорошо будет.

Шишов посмотрел на меня. Техника связи в большинстве своем на бензиновых машинах, с бензином проблем нет. Я кивнул. Надо сказать, что ходили мы горных штормовках без знаков различия, на голове или кепи без звездочек, или бандана из медицинской косынки.

– Завтра приезжай – будет бензин.

– А сейчас?

– Сейчас нет. В смысле бензина нет. Позвоним – привезут.

– Хорошо. До завтра!

– До завтра!

На следующий день отдали две канистры бензина, получили еще одну порцию продуктов. Продукты раздали солдатам – радовались, как маленькие дети.

Все было прекрасно до того дня, когда большие начальники подписали соглашение о перемирии с боевиками. В общих чертах оно гласило о том, что стрелять больше нельзя, всех задержанных надо отпустить и больше задерживать боевиков нельзя. Вот такой парадокс – стрелять, если припрет можно, а задерживать – нет. Мы как всегда мирно сидели в доме, который был нашим штабом и занимались каждый своим делом.

Влетает солдат: