руки, как целуются на прощанье. Может, ты просто завидуешь их счастью. Но нет, вовсе нет. Поу зашагал один через темный луг вниз по склону к дороге, Айзек смотрел, как забавно он подпрыгивает при ходьбе. Поу обернулся и помахал Ли. Вот и все, до тебя, сопляк, им дела нет. Злишься, потому что они счастливы. Да нет же, это совсем другое. Это из-за того, что у них внутри. Каким-то образом ты обнажил в них худшее, что есть.
Потянулся включить свет, но уже поздно, в груди какой-то странный трепет, сердце забилось быстрее, ноги ослабели, и он сел. Теплая волна, как будто обмочился. Короткое замыкание. Попытался вдохнуть глубже, но сердце колотилось слишком быстро, трепетало и не могло качать кровь. Как тот парнишка, что умер на футбольном матче. Без покаяния. Господи, прошу, подумал он. Привалился к стене и наконец-то смог толком вдохнуть и краем сознания отметил, что вокруг опять стало холодно и сыро. Хотел позвать сестру и не смог, а потом все вроде прошло. И стало неловко.
Надо убираться отсюда, скорее почувствовал, чем подумал он. Поднялся на трясущихся ногах, включил свет, осмотрел себя, костлявое обнаженное тело, почти никакой плоти. Он все еще дрожал, хотелось сесть отдохнуть, но заставил себя стоять, пока ноги вновь не обретут крепость. Он был весь липкий от пота, но снова в форме. Вставай и пошевеливайся. Убирайся. Отсюда. Прочь. Обтерся рубашкой и поморщился. Посмотри на себя: как дошло до дела – сразу Господи всемогущий, приди и спаси меня. Покаяние дарует прощение. О боже. Ему было неловко, хотя, конечно, никто не стыдится собственного страха перед лицом неотвратимого. Сходи-ка еще в церковь Сент-Джеймс. Старый добрый отец Антоний, поборник нравственности и любитель мальчиков из церковного хора. Десять раз “Аве Мария” и минет. Джерри как-там-его, одноклассник Ли, раскололся. Тем не менее полгорода продолжает ходить в церковь – проще поверить, что малыш Джерри соврал. Трахай наших сыновей, но нашу веру тебе не поколебать.
Айзек понимал, что несправедлив к сестре. Она неплохой человек. Это все мамина смерть, она изгнала Ли отсюда, сестра уехала в колледж сразу после несчастья. Он не думал, что она выбрала другую жизнь, но ей был предложен иной путь, и Ли согласилась. Как можно ее за это осуждать? Ты всего однажды побывал в Нью-Хейвене и понял, что ей нужно именно это. Может, и тебе тоже, но теперь уже слишком поздно. Нет, это просто твоя чертова гордость.
Почти все, что ему нужно, осталось в рюкзаке, спрятанном около старой мастерской. Это первый пункт на повестке дня. Место преступления, но что с того. Как он мог быть сегодня таким болваном, взять и попереться прямиком через поле. Надо было разведать окрестности, убедиться, что никто не следит. Задним умом крепок. Правила изменились. Больше никаких дурацких ошибок. Он отыскал запасную пару термобелья, начал одеваться, так, сверху штаны карго, теплую фланелевую рубаху, шерстяной свитер. Не забудь нож, может пригодиться.
Ножны он передвинул назад, чтобы не мешали, но оставались на ремне. Оглядел себя в зеркале, с ножом на поясе, смешно. Спускайся и поговори с сестрой. Нет, поздно. Глупо, но иного пути нет. Умирают в одиночку, думал он. Время детских забав закончилось.
Ты не собирался уходить вот так. Но теперь вынужден. Однажды взял машину, доехал до Чарлроя, потом добрался до 70-го шоссе и все ехал и ехал, просто чтобы почувствовать, каково это, пока бензин почти не кончился, вернулся домой уже в темноте, а он ждал тебя. Сидел на террасе, просто сидел и ждал. А тебе вообще-то уже двадцать лет.
Он сознательно давил на тебя – машина была твоей единственной свободой. Но это в его духе. Мог бы одолжить тебе денег на покупку машины, но нет же. Когда ты нашел работу в Библиотеке Карнеги – два часа на автобусе каждый день, – он внезапно заболел. Четыре вызова врача за неделю. Хотел, чтобы ты сидел дома, но напрямую не сказал. Предпочел собственный способ. И ты сдался. Часть тебя даже радовалась. Та же самая часть, что удерживает сейчас на месте вот уже битых два часа.
Воздух в комнате внезапно сгустился, он ощутил безудержную потребность выскочить наружу как можно быстрее, но напоследок все же огляделся и заставил себя мыслить здраво. Глиняная копилка в форме школьного домика, которую подарила мама, прежде он не хотел разбивать ее, но сейчас стукнул об угол комода, собрал доллары и четвертаки, пересчитал, тридцать два пятьдесят, мелочь оставил на кровати. Обшарил ящики стола в поисках того, что нужно прихватить, карточка социального страхования, что-нибудь еще, но в прошлый раз он собрался так тщательно, что ничего стоящего здесь не осталось. Все – деньги, записи, вообще все – покоилось в походном рюкзаке под грудой металлолома. Если никто его не нашел. Маловероятно. У них не было причин обыскивать окрестности, все, что им нужно, лежало на виду. Бросил короткий взгляд на фотографию матери над столом, но в душе ничего не отозвалось. Это из-за ее ухода ты потерял Ли, а теперь и Поу. А может, это произошло давным-давно. Неважно. Все равно хорошо, что теперь ты все знаешь.
В школьный рюкзачок он затолкал плед и запасные носки, просто на всякий случай. На случай ничего. Надо будет раздобыть другой рюкзак. Напоследок проверив все еще раз, он тихо спустился по лестнице, сестра спала на диване, ноги укутаны старым рваным пледом. Он не отводил от нее глаз, зашнуровывая ботинки. Изменила мужу и спокойно уснула. На редкость высоконравственно. Совесть удалена при рождении. То же самое можешь сказать и себе, кстати.
