– Посмотри мне в глаза.

– Никто не придет, – повторил он.

Перед глазами поплыли темные круги. Просто здесь слишком жарко, уговаривала она себя. Голова была абсолютно ясной. Когда ты в следующий раз увидишь его в таком виде, это будет уже в другом месте – на столе в больничном подвале. Она медленно начала складывать его джинсы, он обмочился, когда его резали. Увидев штаны у нее в руках, он резко очнулся, покраснел и сел. Она наклонилась поддержать его. Он взял джинсы у нее из рук:

– Я сам постираю.

Едва она вышла, Поу содрал с себя трусы и отскреб изо всех сил места, за которые бродяга его хватал. Рана на шее саднила, и он вспомнил, как думал, что Айзек бросил его, всего на секунду он подумал, что чертов Айзек бросил его там, а потом почувствовал лезвие на шее. Почувствовал, как нож рассекает кожу, и обоссался, чего они и ждали. Он бы меня порезал, Хесус, его звали Хесус, этого мексиканского хуесоса, который до сих пор бродит где-то живой; я не жестокий человек, но если я его найду, привяжу к палке, как оленя, и сдеру с него шкуру. Поу представил, как бродяга будет орать, и от одной мысли, как будет визжать этот Хесус, когда Поу примется заживо сдирать с него кожу, у него встал; а может, он его сначала выпотрошит, разделает на куски и развесит кишки так, чтобы Хесус мог ими полюбоваться. Боже правый, подумал он, ты только послушай себя. У тебя точно мозги не в порядке. Он плеснул себе водой в лицо. Мексиканец так крепко тискал его яйца, что тошнота подступила. Вот тогда он и обделался. Я не шучу, сказал Хесус, я их отрежу, если не угомонишься по-быстрому. Он чувствовал дыхание другого мужика и спиной чувствовал, как бьется его сердце, так же как чувствуешь сердце девчонки, когда лежишь на ней, и это было настолько, блядь, омерзительно, и он позволил этому случиться, хотелось сунуть голову обратно в воду и никогда больше не выныривать.

И еще он помнил тот дьявольски громкий хруст, больше похожий на пистолетный выстрел, мексиканец отпустил его, и Поу ринулся к двери. Он увидел Отто, глаза выпучены, кровища хлещет изо рта и из ушей. Айзек ждал у двери, отличный парень Айзек, никаких сомнений, чертов настоящий мужик. Хотя про себя он теперь не уверен, после этого момента истины, не уверен, что сам он способен на такое ради другого человека. Он, оказывается, не из таких, вот в чем штука-то. Вот что он узнал про себя. А вот Айзек – Поу хотел бы так, да не смог. Не смог бы заставить себя сделать шаг, ноги бы не пошли. Он всегда подозревал такое за собой, а теперь вот наверняка знает. Но ради Айзека я бы вернулся, подумал он. Ради кого другого нет, но за него – точно.

Он знал, что Отто до сих пор лежит там, где упал. Дружки не станут его хоронить – хоронить труп, да вам конец, если застукают за этим делом. Может, они все же пошли к Харрису, все знают, что Харрис терпеть не может бродяг, но эти парни наверняка не в курсе. Вдруг они ему все расскажут, и Харрису ничего не останется, как начать расследование. Он путался с мамой какое-то время. Интересно, было у матери что-нибудь с шерифом Харрисом? Да точно было. Но Харрис вытащил Поу из переделки с тяжкими телесными. Тогда Поу сошло с рук то, что он сотворил с парнем из Доноры. На этот раз Харрис ему не поможет.

Наконец он отмылся, оделся и вышел в гостиную. Настолько измотан, что с трудом держался на ногах. В доме темно, но тепло, мать погасила везде свет и, судя по запаху разогретой пыли, включила батареи. Он почувствовал себя виноватым, но на душе полегчало.

– Кто-нибудь еще был с тобой? – спросила она.

– Айзек Инглиш.

– Он в порядке?

– Лучше, чем я.

– Твой отец возвращается.

– Ты ему рассказала?

– Нет, просто хотела тебя предупредить.

– Это означает, что он возвращается навсегда?

– Пока не знаю. Посмотрим.

Он сел на другой конец дивана, но она потянула его к себе, и он опустил голову ей на колени. Закрыл глаза и тут же забыл о мексиканце, он слышал только ее дыхание где-то в глубине живота, и все стало хорошо, и он мгновенно уснул.

Проспал с полчаса, а потом подъехал отцовский фургон. Поу тут же подскочил, мать строго посмотрела, он выдавил кривую улыбку, но точно сейчас не выдержал бы срача с Верджилом. Поэтому ушел к себе.

Он слышал, как разговаривают мать с Верджилом. Скоро начнут орать или трахаться. Вернее все же орать – он достаточно знал своего папашу, чтобы прикинуть, к чему дело идет. Но следующим звуком, который донесся до Поу, был стук топора, Верджил колол дрова вместо Поу. Черт, подумал он, черт черт черт, надо было пойти и сделать это, а теперь уже поздно, он профукал шанс, и теперь у старика сто очков форы.

Опять вспомнил про Отто, надо бы позвонить шерифу Харрису, он все же вытащил тебя из прошлой переделки, хотя и тут, пожалуй, опоздал –