Иван мне больше не звонил никогда. А увидится пришлось.

Сижу на своей лоджии, пью кофий. Кто я теперь? Во дворе говорят — народился, мол, писатель. Фира, как всегда, поет свое: «Вот мой Сема много работает и пишет, а этот сапожник, можно сказать, да еще не очень мытый к тому же, написал что-то там за жизнь в СССР туда и обратно, вот теперь все и кричат: Ах, Арон, ох, Арон. А все эта грузинская аидышке, видите, ей приспичило диссертацию писать. Оно нам нужно? А ему, Арону, еще и заплатили. Я теперь Сему точно переориентирую: вместо паучков пусть пишет про тараканов! Вы знаете, ведь в гробницах земли египетской нашли таракана в погребальной камере фараона. И даже пытались его оживить. Назвали — Рамзес Исаакович. Вот теперь Сема решил писать сценарий фильму. И это будут таки да, деньги».

И еще многое вещает Фирка. Знаю, скоро придет ко мне и опять начнет за пыль, за грязь, за кухню, за женщину, которой нету, но которая необходима и ду-ду-ду, бу-бу-бу.

Конечно, что делает старый еврей? Правильно, соглашается. И ты, мол, Фирочка, права. Но скажу вам по секрету, у меня стало почище. И в холодильнике появились яйца, что-то там молочное, какая-то выпечка. Хумус. Фалафель.

Я знаю! Это все Тамрико. Или Татка, как ее зовут во дворе.

История Татки проста и окрашена в боевые тона, как и всех евреев, пытавшихся вернуться, вернее — переехать на землю отцов. То есть — в Израиль. Татка мне рассказала, что она из семьи евреев, столетия живших и живущих в Грузии. То есть — богатых. Папа ее стал секретарем горкома — за 25 тысяч — Тамрико все-таки еврейка, расценки знает. Мама врач, и уготована Татке была спокойная, красивая и сытая жизнь. С замужеством под хупой, с постепенным увеличением размеров таза, то, есть — попы, и так далее.

Но Тата прочитала где-то про первых киббуцников да и книжка «Сила каббалы» ее поразила. Особенно выражение: «Мудрость не должна быть сложной, унылой и тяжелой».

Папа, конечно, запер ее на втором этаже. Но на что простыни! Тата рванула в Батуми и, рассказав свою историю владельцу посудины, совершенно бесплатно переехала в Турцию. А уж из Турции в Израиль — делать нечего.

Правда, как упоминала Тамрико, всяко было. Но, говорят большевики: «великая цель рождает великую энергию».

А здесь, в Хайфе, Тамрико нашла себя. Стала специалистом по белорусским евреям. Кстати, а сколько их осталось?

Нашла и меня. Потому что со мной вот что получилось.

Тамрико взяла у меня интервью. Оно превратилось в рассказ. Рассказ плавно перетек на телепрограмму. Оказывается, есть такая «Мы из местечка». А у них на программе матерьялу, говорят, нету. Мол, все местечковые давно вымерли, как динозавры. Или — выбиты. Все-таки сколько войн по местечкам прокатилось.

А тут подвернулся сапожник. Который, во-первых, жив. Во-вторых, в какой-никакой памяти и под руководством Тамрико еще и пишет!

Вот отсюда, как говорят, поподробнее. Я уже говорил — мне писание понравилось. В основном причина одна — убивало время. Ежели раньше я брел на рынок, затем — домой. Затем — спать. Затем кофий, во дворе со стариками. Вот и день с плеч.

Теперь же совсем другое. Утром встал. Чашка кофию (с цикорием) и за стол. Вовсе и не трудно. Только чтобы пальцы ручку держали. Не то, что очкарики. Води ручкой по бумаге и все дела. А слова, фразы и какие-нибудь происшествия — что придет в ум, то и пиши. Тамарка потом исправляет и даже, нахалка, делает уже литературные наставления.

— Вот здесь, дядя Арон, характер Пини Мотькина нужно бы раскрыть полнее. А Фаню вы чего это изображаете проституткой.

— Да она такая и была, — защищаюсь я.

— Была, да может и исправилась. Под воздействием идей социализма, когда вы в советскую Белоруссию перешли, — возражает Татка.

— Вот как раз как только наш штеттл «воссоединился» с Белорусской ССР, так Фанька в проститутки и подалась. Кагал ее ругал, а она только отмахивалась, как от назойливых мух. Ей говорили: слушай, что большинство умных людей говорит, и следуй вместе с этим большинством. И не выделяйся. Будь, как все. Что всем нравится, то и тебе должно нравиться. А Фанька, нахалка, отвечала: да даже тысяча мух не убедит меня, что говно — это вкусно. Что уж она этим хотела сказать. Или про советскую нашу власть, или про мужиков, которые норовят это — самое, но за бесплатно.

В общем, с Тамрико шли активные споры. А я сидел, да писал. Чтобы денег не тратить, Татка мне из Универа приносила бумаги. Разные черновики. На оборотной стороне я и писал. Использованную сторону даже не смотрел. На иврите научился за все годы читать только слово: цена — столько-то шекелей. Да и ладно.

Моя жизнь наполнялась смыслом. Делом. Я даже Фирке сшил удобные башмачки. За бесплатно. Чем возбудил женский пол «дома врагов народа». Не тем, кстати, что бесплатно, а тем, что еще может чего-то смастерить. И можно обращаться. Но теперь я отвечаю теткам словами, которые раньше, когда мы с папой работали, вовсе не были у нас в обиходе. Вот эти слова: «Через несколько дней, не раньше».

Знай, читатель. Ежели так тебе отвечают, значит эти люди нерадивые совершенно. И потянуло душком коммунизма.

Не могу не упомянуть отрывок из какого-то рассказа: был еврей, работал по починке обуви и слова при приемке у него всегда были одни и те же: «Не