Андреа готовилась рассказать мне о моем подарке на день рождения.

«Мы едем в Париж. Завтра. Мы едем в Париж завтра! Я уже купила билеты».

Меня контузило. Я и представить не мог более страшных слов. «Не могу. Я не могу поехать в Париж», — ответил я.

Это произошло. Паническая атака. Я почувствовал, как она зарождается у меня в груди. Мне казалось, что я вернулся в 2000 год, когда я чувствовал себя запертым внутри самого себя, как обреченная муха в банке.

«Нет, мы поедем. Мы остановимся в шестом округе. Будет здорово! Мы будем жить в отеле, где умер Оскар Уайльд. Он называется L’Hotel».

Перспектива жить там, где умер Оскар Уайльд, мое самочувствие не улучшила. Это значило лишь то, что я тоже там умру. Умру в Париже, прямо как Оскар Уайльд. Я представил себе, как меня убьет воздух. Я уже четыре года не был за границей.

«Не думаю, что смогу там дышать», — сказал я, понимая, что это глупость, потому что я не был сумасшедшим! Но факт оставался фактом: Я не думал, что смогу там дышать.

После этого разговора я свернулся в позу эмбриона прямо за дверью. Я весь дрожал. Не думаю, что кто-то так сильно боялся Парижа со времен Марии-Антуанетты. Но Андреа знала, что делать. К тому моменту она была уже доктором наук в этой области. Она сказала: «Хорошо, мы не поедем. Я отменю бронь в отеле. Мы потеряем немного денег, но если тебе так тяжело…»

Так тяжело.

Мне все еще было сложно пройти в одиночку 20 метров и не поддаться панической атаке. Я испытывал невероятную тяжесть. Это как если бы обычного человека заставили пройтись голым по Тегерану или что-то вроде того.

Но.

Если бы я ответил «нет», то был бы человеком, который не выезжает за границу, потому что боится. Тогда это сделало бы меня сумасшедшим, а я больше всего на свете боялся (даже больше, чем смерти), что сойду с ума или что мне придется сдаться демонам. Итак, как это часто бывает, большой страх побеждает другой большой страх. Лучший способ победить монстра — найти другого, более страшного.

В итоге я поехал в Париж. Евротоннель не развалился, и море не обрушилось на наши головы. Мои легкие, как оказалось, вполне способны дышать парижским воздухом. Хотя в такси я даже говорить не мог. Путь от Северного вокзала к отелю был нелегким. На берегу Сены проходила какая-то забастовка, и в толпе развевался большой красный флаг, как триколор в фильме «Отверженные».

Закрыв глаза той ночью, я не мог заснуть, потому что у меня перед глазами мелькал Париж, словно я смотрел на него из окна такси. Однако мне удалось успокоиться. На протяжении следующих четырех дней у меня даже не было ни одной полноценной панической атаки. Я чувствовал только сильную тревогу, которая преследовала меня, пока я гулял по левому берегу Сены, бродил вдоль улицы Риволи и сидел в ресторане на крыше Центра Помпиду.

Я начал понимать, что иногда нужно просто совершить то, чего ты ужасно боишься, и выжить. Это и будет лучшим лекарством. Боитесь выходить на улицу — выходите на улицу. Боитесь замкнутого пространства — проведите какое-то время в лифте. Если у вас сепарационная тревога, то побудьте какое-то время в одиночестве. Когда вас одолевает депрессия или тревожность, ваша зона комфорта сужается с размеров целого мира до размеров постели или исчезает вообще.

И еще кое-что. Стимуляция, эмоциональное возбуждение — все то, что можно найти в незнакомых местах. Иногда это может казаться пугающим, но это освободит вас. В знакомом месте разум фокусируется только на себе. В вашей спальне нет ничего нового, что ему нужно было бы заметить. Никаких потенциальных внешних угроз, только внутренние. Оказавшись в незнакомом месте, а лучше — незнакомой стране, разум неизбежно начинает сосредотачиваться на мире вне вашей головы.

Мне, по крайней мере, такой способ помог.

В действительности в те дни в Париже я чувствовал себя более нормальным, чем дома, потому что во Франции обычная для меня неловкость, обусловленная тревожностью, легко могла сойти за неловкость, характерную для британцев.

Многие люди в депрессии начинают путешествовать, чтобы избавиться от своих симптомов.

Великая американская художница Джорджия О’Киф, как и многие другие творческие люди, всю жизнь пребывала в депрессии. В 1933 году, когда ей было 46 лет, О’Киф положили в больницу из-за неконтролируемого плача, неспособности есть и спать и других симптомов депрессии и тревожности.