В университете нас считали счастливой парой. Мы действительно такими были, кроме другой половины времени, когда мы были несчастной парой.
Интересно, что мы всегда были абсолютными противоположностями. Андреа — настоящий жаворонок: любит дремать днем и рано ложится спать, в то время как я настоящая сова и всегда плохо сплю. В отличие от меня, Андреа постоянно неукоснительно следует рабочей этике, хотя депрессия заставила меня придерживаться ее. Андреа любит организованность, а я тот самый неорганизованный человек из всех, которых я знаю. В тот нелегкий период времени наша пара напоминала хлорид аммония[18]. Не слишком удачное сочетание.
Любовь спасла меня. Андреа спасла меня.
Тем не менее Андреа говорила, что я заставлял ее смеяться. По ее словам, я был «забавным». Нам нравилось разговаривать. Мне кажется, мы оба всегда были довольно скромными и замкнутыми. Андреа можно было сравнить с социальным хамелеоном. Например, если кто-то чувствовал себя неловко, она делала все возможное, чтобы помочь человеку. Думаю, если я и дал ей что-то, то это шанс быть собой.
Если, по словам Шопенгауэра, «мы теряем три четверти себя, чтобы быть похожими на других людей», то любовь — это способ снова обрести те потерянные части самих себя, и в первую очередь свободу, которую мы потеряли еще в раннем детстве. Возможно, любовь заключается в том, чтобы найти человека, с которым можно не стесняться своих странностей.
Я помог ей быть собой, а она помогла мне вернуть себя. Мы достигли этого с помощью разговоров. В первый год отношений мы часто беседовали ночи напролет.
Вечер начинался с того, что мы шли в винный магазин в конце Шарп-стрит в Халле (на этой улице стояло мое общежитие) и покупали бутылку дорогущего вина. После этого мы смотрели передачи на моем старом Hitachi, постоянно двигая антенну, чтобы изображение не пропадало.
Ссоры — это лишь то, что лежит на поверхности.
Год спустя нам нравилось играть в двух взрослых: мы купили кулинарную книгу и частенько организовывали в нашей заросшей плесенью студенческой квартирке праздничные ужины, на которых мы подавали панцанеллу[19] и дорогие вина.
Прошу, не думайте, что у нас идеальные отношения. Они такими не были ни тогда, ни сейчас. Время, которое мы провели на Ибице, запомнилось мне как одна сплошная ссора.
Только послушайте:
— Мэтт, просыпайся.
— Что?
— Просыпайся. Уже 9.30.
— И что?
— Я должна быть в офисе в 10.00, а до него ехать 45 минут.
— Никто твоего опоздания не заметит. Это же Ибица.
— Ты эгоист.
— Я просто устал.
— У тебя похмелье. Ты всю ночь пил водку с лимоном.
— Прошу прощения за хорошо проведенное время. Тебе бы тоже не мешало попробовать.
— Да пошел ты! Мне нужно ехать.
— Что? Ты не можешь оставить меня в этом доме на целый день. Я словно сел на мель неизвестно где. Здесь нет еды. Просто подожди 10 минут!
— Я поехала. Я устала от тебя.
— Почему?
— Потому что ты один хочешь быть на Ибице. А моя работа — это то, что держит нас здесь. Поэтому мы и живем на этой вилле.
— Ты работаешь шесть дней в неделю. Двенадцать часов в день. Они тебя эксплуатируют. Да они сами все еще в клубе, никого не будет в офисе до полудня. Тебя ценят только потому, что ты маньяк. Для них ты стараешься изо всех сил, а ко мне относишься, как к дерьму.
— Пока, Мэтт.
— Да перестань, неужели ты и правда собралась ехать?
— Ты просто эгоистичный говнюк.
— Ладно, я собираюсь… черт побери.
Однако ссоры — это лишь то, что лежит на поверхности. С приливом вода всегда спокойна. Это же было справедливо и для нас. Ругаясь, мы