Игра слов — ищем, отказываемся, снова ищем и, наконец, находим. Правду. Квартиру на улице Правды. Я начинаю изгаляться по этому поводу. “Приходите! Недалеко от проспекта Кривды, точный адрес — перекресток Правды и Истины”.
По поводу истины. Всем почему-то далась эта истина. Ну, сыщется наконец. Ну и что? Что нам от этого? Да и кто поручится, что она и есть — истина?
Итак, еще одно наше жилье. Последнее? Что начнется здесь, что закончится? Шкловский говорил о литературном произведении: “Все хорошо, что хорошо начинается”. Наша жизнь тоже — в некотором смысле — литературное произведение.
Ирине квартира нравится, а улица — нет. Чужая. А я — арбатский изгнанник — рад близости к молодости — к улице Горького, к Бродвею.
Для меня улица, конечно, тоже не своя. Но знакомая. Вспоминаю, что с ней связано. Когда-то — совсем юный — ходил в “Комсомолку”, напечатали там какую-то мою рецензию. Потом — уж постарше и почаще — в журнал “Смена”. Туда меня привлек Аркаша Локтев, сокурсник Алёши Габриловича и Бори Андроникашвили.
Заведовал отделом Александр Сергеевич Лавров, соавтор убойно популярного телецикла “Следствие ведут знатоки”. Он посылал меня в командировки — в город Волжский, в Одессу, в литовский город Биржай и молдавский — Кагул…
“Комсомолка” и “Смена” помещались в здании комбината “Правда”. Меня более всего поражала там пневматическая почта. Напротив — вход в редакцию журнала “Октябрь”. Я сопровождал туда Валю Тура, когда он приходил за гонораром.
Еще цепочка ассоциаций. Они ведь вообще юркие, как ящерки, эти вспыхивающие в памяти ассоциации. Ухватишь за хвост — они его легко отбросят и исчезнут. Ищи потом свищи. И все же пытаюсь.
Журнал “Смена” — Боря Андроникашвили — улица Правды. Почему? Какая связь? И все-таки она есть! Ухватил и не отпускаю.
Улица Правды — это ведь бывшая 2-я улица Ямского поля. Здесь в давно не существующем доме на левой стороне — ближе к Ленинградскому проспекту, вернее, к Ленинградскому шоссе, с 1927-го по 1936-й, — жил Борис Пильняк. В шестидесятых годах в этом доме еще жила его дочь. К ней, к своей старшей — сводной — сестре, приходил Боря Андроникашвили — а с ним и я — одалживать деньги, которые нам были крайне необходимы и которых у нас никогда не было.
В тридцатых годах Пильняк, уже имевший двух детей, женился на красавице-грузинке, актрисе Кире Андроникашвили, младшей сестре Нато Вачнадзе. А та была женой великого кинорежиссера Николая Шенгелая и матерью двух будущих замечательных режиссеров — Эльдара и Георгия, двоюродных братьев Бориса.
Мы во ВГИКе гордились, что среди нас есть сын запрещенного Пильняка. А я гордился еще и тем, что дружу с этим бесстрашным и насмешливым красавцем и, благодаря ему, вхож в блистательную грузинскую компанию.
Развеселое и лихое еще было содружество — Алёша Габрилович, Боря Андроникашвили, Дима Оганян, Вадик Мильштейн.
Выходили они — четыре мушкетера — из нашего дома на Фурманова — из квартиры Габриловичей. Я, еще школьник, стоял у окна нашей кухни и с высоты пятого этажа с ужасной завистью смотрел им в спины, исчезающие за угол на Гагаринский переулок и дальше — в какое-то неведомое для меня и необычайно манящее пространство вольной городской жизни — на поиски великих приключений…
Теперь уже здесь — в этой квартире на Правде — неудержимо идет время.
Напротив — через дорогу — уже не живет Белла Ахмадулина, и Боря Мессерер уже не выводит своего старого шарпея. Раньше выезжали они на Правду — Боря за рулем, Белла — рядом. Остановятся, увидев меня. Белла, как всегда, смотрит ласково, улыбается — видит, наверное, не этого меня, а того мальчика-студента, того самого “паша-позвони-маме”… Ах!
Из автомобильного окошка приглашает заходить по-соседски в гости. Я — конечно, конечно, спасибо! И ни разу не пришел. Почему? Дурак потому что. Как ни странно, стеснялся. Теперь жалею.
Были с Иришей на Новодевичьем. Памятник Белле, работа Бори. Рядом лежит Ия Саввина. Вспомнил — давно было, — как подсел к ним в нижнем баре Дома кино. Обе были пьяненькие, веселые-веселые, смеялись, как два колокольчика, и говорили, как два Пятачка.
Запись 2012-го, май
Вчера у нас. Рома Каплан — из Нью-Йорка, Боря Мессерер — перешедши улицу, Миша Петров — традиционно из Питера. Это, наверное, ужасно смешно, — были “шестидесятники”, стали — “семидесятилетние”.
Мое мрачное примечание — через несколько дней: “Прямо обхохочешься!
После переезда на улицу Правды я еще год расставлял книги. Шкафы повсюду, даже на кухне. Сейчас книги уже на стульях и подоконниках. Каждый раз клянусь завязать с наркотиком — не покупать больше. Но все равно мистическая сила влечет меня на Новый Арбат — в Дом книги, на Тверскую — в
