В кармане лежали подмокшие документы с царским орлом на корочке и витиеватой прописью на страницах. Кому их здесь можно предъявить? А деньги? Наличествовали три рублёвых банкноты за подписью Управляющего Государственным банком России господином Плеске Э.Д. в 1898 году. С кем и как ими расплачиваться? Глубоко во внутреннем кармане, правда, хоронился ещё и николаевский золотой червонец того же года, но продавать его на автобусной станции кому попало, с бухты-барахты – опасно. Нарваться можно: и на злых людей, и на полицию.

Был ещё кольт, но сбывать его Андрей не собирался. Во-первых, это ещё рискованнее, чем продавать золото, а во-вторых, несмотря на опасность быть остановленным постовым полицейским с оружием, ему хотелось оставить револьвер на память. Это был единственный предмет, сохранившийся после бурно проведённого года в ином мире. Комбез и деньги не в счёт: деньги потратятся, комбинезон сносится.

Однако одёжку ожидала другая участь. Под утро, побродив на окраинах Осташкина, Сосновцев приглядел во дворе частного сектора сохнувшее на верёвке бельё. Полухин пропал сразу по приезду в городок. Вот только что вроде вместе выбирались из машины, и раз! – нет разбойника. Куда делся, Андрей и заметить не успел, словно испарился. Поэтому решать все проблемы пришлось самому. Но нужда заставит (коль Нужды рядом нет, скаламбурил про себя Андрей), сумеешь сделать такое, что раньше и в голову не приходило.

Во Владимире была середина осени, здесь же стояла ранняя весна. Это Юрка осторожно выспросил ещё у водителя грузовика. Март две тысячи четырнадцатого года. Таким образом, получалось, что Сосновцев отсутствовал в родном городе не год, а полгода. Выкрутасы временных щелей, переходов и прочей ненаучной штуковины, что с ним приключилась. Но важнее было другое. Здесь, на юге, наступили первые солнечные дни. Так бывает в Южнореченске – март неожиданно тёплый, а апрель холодный, с ветрами, дождём, и даже шальным мокрым снегом. И хоть ночами было прохладно, с погодой темпоральному путешественнику всё же повезло.

Учитель пробрался во двор, где сохла выстиранная одежда. Собака не залаяла, дверь не скрипнула. В сумраке раннего весеннего рассвета отыскал на верёвке рубаху и штаны. Снял с прищепок и татем ночным убрался восвояси. Отыскал автостанцию, поблизости от которой, как везде по России, ночевали бродяги. У них обменял добротный армейский комбинезон на стоптанные башмаки и драную болоньевую куртку на синтепоне. Вдобавок к этому немного денег, как раз на билет. Вид приобрёл закоренелого бомжа, но это, как выяснилось позже, оказалось даже хорошо. Полицейские при виде Сосновцева презрительно кривили губы и отворачивались. Что с бомжары возьмёшь? Так, без проблем доехал до Южнореченска.

Здесь его ждал приятный сюрприз. Андрей не без оснований опасался, что квартиру забрал горсовет – коммунальные услуги не плачены, хозяина не видно. Может, и пропавшим без вести уже объявили. Но подходя к родному дому, он наткнулся на соседку тётю Машу. Знакомство было шапочным, на уровне «здрасьте-здрасьте», но пару раз в бывшие времена Сосновцев приносил ей молоко, а однажды поменял прокладку в прохудившемся смесителе. Одинокая старушка это запомнила, добрые дела, оказывается, не проходят безнаказанно. И сейчас тётя Маша поспешила навстречу потеряшке:

– Андрюшенька, куда же вы пропали? Полгода вас не видно, не слышно!

– Да, тёть Маша, тут такое дело… – мямлил Сосновцев. К встрече он был явно не готов. Что врать не придумал, а говорить правду, лишь напугать старушку. – Я, в общем, это… в аварию попал.

– Что вы говорите, миленький! – запричитала женщина. – Как же вас угораздило? Не в городе, что ль?

– Ага, в другом городе, на соревнованиях по планеризму, – осмелел и вдохновенно соврал Сосновцев. – Документов, понимаете, с собой не было, друзья-летуны скорую вызвали, а в больницу со мной никто не поехал. Так получилось. Потом разъехались все, а я остался. Долго без сознания лежал, потом очнулся – амнезия. Ничего не помню – кто я, где я, как сюда попал? Когда сил набрался, при больнице истопником оставили. Не помнил, куда ехать. Только недавно память вернулась. И вот я – сюда, домой…

– Я так и подумала! – Тётя Маша цепко ухватила Андрея за рукав грязной куртки. – Ещё сказала Клавдии Тимофеевне… ну той, что на третьем этаже живёт, под тобой – с Андрюшей, говорю, беда случилась. Попомните моё слово, несчастье у человека. Но он вернётся, обязательно вернётся. Участковый приходил: по всему, Клавдея, змея, нажаловалась, дескать, жильца не видно давно. Но я-то Михалыча хорошо знаю. К себе зазвала, чайком угостила, водочки поднесла. И уговорила, что вы, мол, уехали ненадолго, а мне наказали за квартирой присматривать. Он и успокоился. Я ведь, Андрюшенька, и квартплату за вас вносила, и за воду, и за свет…

– Тёть Маша, большое вам за это человеческое спасибо, – с чувством ответил Сосновцев. – Я все деньги до копеечки… вот честное слово. Только огляжусь немного и с работой решу.

– Вот и хорошо, – успокоилась старушка. – А то пенсия, сам знаешь какая. А ключ у вас остался?

– И с ключом проблема. Он вместе с одеждой… того.

– Представляете, а я сохранила. Пыль у вас протирала, Андрюшенька, прибиралась понемногу.

– Ещё раз огромное спасибо, тёть Маша, – расшаркался Сосновцев. – Я теперь дома жить буду, так что если починить там чего, или в магазин сбегать, всегда с радостью.

Так неожиданно и благополучно разрешился вопрос с жильём. В квартире действительно царил порядок, и пыли почти не было. Соседка не обманула. Первое, чем предстояло заняться, так это легализоваться в своём времени. Необходимо объяснить властям отлучку, выручить трудовую книжку. Благо паспорт так и лежит в ящике стола, на прогулку Андрей отправлялся без него.

В школе Сосновцева уволили за прогулы, но поскольку преподаватель не появлялся, документ лежала у кадровика. Андрей помнил, что тот увлекается