Таркийский, тот тоже изукрашен, а Мглинский… Посмотришь снаружи: прямых линий, в два этажа, темно-малахитового цвету, сейчас, под дождем еще темнее, словно грязью испачкали. Арки с двух сторон для заезда конных экипажей, но на то разрешение особое нужно иметь. Сверху, посередине, башня с часами. Ну и шпиль над ней высоченный, что издали видно. И все. Ничего особенного. Обычно еще народ на площади толпится перед вокзалом, теперь лишь несколько ванек стоят, мокнут. Пассажиры внутри сгрудились, может, кто переждать решил, да только зря — теперь надолго, поди до самой ночи зарядило.
— Разрешите!
Орчук так рявкнул, что один из городовых чуть за свистком не потянулся. Только потом разглядел мундир, понял, что за фрукт, да кивнул, вроде как приятелю. Не так много времени прошло, а Миха уже каждая собака в ведомстве знала, а если не знала, то слышала. Иной раз получалось, что он именитее своего господина был.
А Меркулов тем временем уже к перрону прорывался. С трудом, общему движению вопреки. Как оказалось, прибыло людей в разы больше, чем на запад решили отправиться. Да и правда, конец лета скоро, все обратно возвращаются. Да и какие на западе развлечения? По старым улицам Галии или Тимиши бродить? Велика радость. Что ж, интересно, сейчас на Таркийском происходит, когда большая часть моршанцев с купален да морей возвращается?
— Мих! — Крикнул Витольд Львович. Пришлось продираться, удавалось это не в пример легче, чем хозяину. — Мих, два паровоза стоят. Ты к тому, который поодаль, иди с того края, а к этому. Ежели найдешь Аристова, скажи, чтобы не отбывал, разговор у меня к нему серьезный есть. И за мной беги.
Орчук все понял, обошел паровоз с правой стороны. Засмотрелся на красавца — эх, кабы родился человеком, пошел бы в машинисты. Видит Господь, сдюжил бы, выучился, зато погляди, вся Славия у тебя под рукой, всю страну посмотришь. А повезет, так еще и дальним следованием в Дрежинию отправишься. Шел, любовался, не забывал, конечно, по сторонам поглядывать. Благо перрон весь укрыт крышей был, народ не торопился. Тем более рыжеволосых легко углядеть в такой толпе, все же Аристовы дворяне приметные.
До самого локомотива добрался. К тому моменту знал уже, что поезд скорый, едет всего лишь до Трубчевска, потому сам понимал, что никаких аристократов нужных ему здесь не встретит. Из столицы бежать в захудалую провинцию, но в Славию, опять же? Найдут, тем паче, если дело государственной важности. И двух дней не пройдет, как найдут. Это надо не меньше, чем в Тимишу. А еще лучше дальше потом, в малые государства: Пирту или Генерию. Там уж все едино. Только туда уже пересаживаться придется. Придумали ведь иностранные черти сделать дорогу железную
Хотел было еще котел повнимательнее осмотреть да с машинистом поболтать (больно словоохотлив стал в последнее время орчук, а Меркулов подобное любопытство только поощрял, мол, через разговор всякие детали можно заметить), но вспомнил о господине и поспешил к первому поезду. Не ровен час Аристов взбеленится да снова начнет магией шалить.
Слава Господу, обошлось. Поумерил пыл Мих, с бега на шаг перешел, когда двух дворян мирно беседующих обнаружил. К слову, оба уже договаривали, а за Павлом Мстиславовичем нетерпеливо переминались с ноги на ногу сыновья. От пламени волосьев рыжих у орчука даже в глазах зарябило. Вот и младшенький тут, что только в возраст магический входить стал, да уже бед успел натворить. Переменился с первой их встречи, тогда кричал, ругался, теперь же тише воды, ниже травы. Не всякий раз глаза поднять пытается. А увидел Миха, и вовсе краской пошел, точно изнутри огня добавилось.
— Михайло, — вместо приветствия кивнул головой Аристов-старший.
Орчук ничего не ответил, но поклонился. Чай спина не переломится, а Павел Мстиславович и так дурного мнения о кочевном брате, нечего лишний раз повод давать сквернословить. Может, и правда задумка Миха сработала, может, попросту серьезный очень разговор был, да только рыжий аристократ вновь повернулся к Меркулову.
— Хорошо. Только мне надо заглянуть прежде домой.
— Отец, — тревожно заговорил кто-то из старших сыновей.
— Я остаюсь, если все пройдет удачно, приеду к вам через неделю. Если нет, то дай вам Господь, хоть когда-нибудь вернуться.
— Пашенька…
Из вагона выскочила темноволосая женщина в платке. Ее лицо было уже в том возрасте, когда почти утратило последний блеск былой, ослепительной красоты. Множественные роды и года сделали свое гнусное дело, но все же Мих не мог отвести от нее взор. Скажи ему, как он видит обычную славийскую женщину, то орчук описал бы ее. Как представлял. И от этого внезапного сходства внутреннего образа с существующей, живой женщиной потомок кочевников вдруг застыл на месте.
— Ну будет, будет, — смущенно гладил прильнувшую к нему жену Аристов, — Меркулов голова, все образуется. Ему больше всего не хочется, как и отцу, опять на восток ссыльным ехать.
Орчук понял, что за этой наносной грубостью Павел Мстиславович старается скрыть свою неуверенность, и от этого ему стало еще более неловко.
