да выйдет. Зыркнет злобно, щелкнет ногтем по клыку (это, значит, кочевники так презрение свое выказывали), да рыкнет. Всю веселость и воодушевленность точно ветром сдуло. Но обошлось. Не выбрался никто наружу, не обронил бранного слова, не заметил путников.

А когда в Толмачевский переулок свернули, орчук и вовсе выдохнул. Тут пошли уже дома: эльфийские, найские, катайские, аховмедские, генерийские, транкльванийские и прочие. Дрежинцы, как православные и народ близкий к славийцам, по правам ограничены не были и могли селиться, где захотят.

— Как гоблинарцев много, — тихо заметил Мих.

И то было правдой. Невысокие, самый большой доставал до плеч обычному человеку, тоже зеленые, но не болотного цвета, как орки, а скорее изумрудные, с большими носами и здоровенными ушами. Свой самый главный недостаток — неспособность и невозможность использовать магию, гоблинарцы компенсировали удивительной изобретательностью. Один взрывчатку придумал чудовищной силы. Главное, шнур запалить да укрыться — такой тарарам будет. Другой вообразил молоко кипятить, после чего оно портилось дольше (а ведь и вправду дольше — Мих об прочитанном бабке Клавдии рассказал, охотницы до всякого веселья, она и прокипятила. Вкус стал дрянной, орчуку не понравилось, но с чаем ежели пить или кашу варить — ничего). Третий выдумал, что и орки, и гоблинарцы, и люди произошли от одного предка — дикого существа. И в процессе «эволюции» (Мих слово на удивление легко запомнил, от «эвона, люди, что делается») каждый стал похож на себя и каждый отличия заимел. Но вместе с тем, все мы часть единого целого, от того и полукровки существуют. Церковь, знамо дело, объявила гоблинарца еретиком, а Мих для себя заключил, что жителей туманного острова хлебом не корми, дай какую-нибудь выдумку сделать.

— Много, — согласился Витольд Львович. — Недавнее окончание войны дает большой простор для торговли, а жители Велигоблинарии не только хорошие инженеры, но и неплохие купцы. До эльфарийцев им, конечно, далеко, но все же…

— Эльфийцам да, палец в рот не клади, дьявольское отродье, — подтвердил орчук. — Главное, как что получается, ума не приложу.

— Психология, — важно проговорил Витольд Львович.

— Это еще что за зверь? — Удивился Мих.

— Наука такая, эльфийцами придуманная. Вот смотри, у них же много лавок в Моршане, и ты всяко к ним заходил?

— Заходил, — опустил голову орчук, явно переживая не самые лучшие воспоминания.

— И что они делают сразу?

— Голову морочат. «Посмотри, какой сильный, какой большой. Такой большой нужен самый лучший плащ», — передразнил эльфийца Мих.

— Правильно. Они делают сначала комплимент, тем самым снижая уровень твоего критического мышления, — поднял палец Меркулов. — Дальше…

— Плащ этот чертов в руки всучил.

— Именно, — загнул второй палец титулярный советник, — теперь ты почувствовал себя хозяином вещи. И наконец…

— Второй выбежал, стал первого ругать. Мол, этот плащ отложил себе такой-то господин, нельзя его продавать.

— И теперь ты боишься потерять вещь, — загнул третий палец Витольд Львович. — Каков итог?

— Купил я этот треклятый плащ. Дрянь, а не материал. И нужен он мне был как собаке пятая нога. Продал потом совсем за копейки.

— Да, эльфийцы — торговцы от бога, — согласился Меркулов.

Они как раз проезжали мимо одного типичного представителя этого ленивого, но очень гордого и обидчивого народа. Толстый, как приземистая трактирная бочка, эльфиец сидел вразвалку на большущем мешке, раскинув в разные стороны ноги и почесывая короткое заостренное ухо. Его большие васильковые глаза говорили о честной и чистой душе, а колючая щетина и по-бандитски засунутая меж зубов спичка убеждали в обратном.

Прошло несколько транкльванийцев, высоких, худых. Внешне от славийцев не отличишь, разве что волос более темный, да сами они все прямые, от осанки до носов и скул. Воевать с ними толком давно уже не воевали, а кабы не католичество, так и вовсе вместе с православными против кого-нибудь замирились. Следом пара генерийцев прошла. По Миху, так люди как люди, только в одеждах пестрых. Подобные в Моршане на рынках часто встречаются, очень любят мальчонки их обирать.

Вот катайцы сидят полукругом. Шаровары такие широкие, что в каждую штанину можно по выводку взрослых кур спрятать. Лицом смуглы и загорелы, глаза хищны, у каждого на боку ятаган. Слышал о них орчук, этих кто обидит — нарочно или по недоразумению, все равно головы не сносить. Сначала клинком машут, потом разбираются. И казнили бесчинцев за смертоубийства, и ссылали, только проку мало. Кровь у них горячая, что у катайцев, что у найцев (признаться, Мих в этих «халифатах»-«каганатах» не шибко разбирался, да и загорелых друг от друга не отличал).

Орчук иной раз все силился считать, чьих народов больше: человеческих или прочих. И каждый раз выходило по-разному. Помимо Дрежинии и Транкльвании на западе, до гоблинарцев, было несколько мелких людских государств. Это ниже, к югу, уже аховмедцы, эльфийцы (или эльфарийцы, как они требовали себя называть), за ними далеко за морем Найский халифат, тоже люди, к востоку катанайцы, за ними орки, а после — великая пустыня Нииба. Вот, вроде бы, и все. На первый взгляд выходило, что человеческого роду вроде бы больше. Но потом шел пересчет за тех, кто земель своих лишился и теперь жил, к примеру, у тех же козлоногих. Говорят, там тоже существ презабавных достаточно. Или вот взять диковинный народ Айта, полуптиц- полулюдей, которые, по слухам, живут далеко-далеко за пустыней на множестве островов и другие народы не жалуют. Редко когда к ним торговый корабль заплывет, но от них — ни-ни.