А в блудном полумраке харчевни за обильно накрытым столом, посиживала хмельная компания: козёл Борька в обнимку с козой Адой, Агдам Фрейдович Бухло в обнимку с Анашой Героинычем, у которого меж ног таился всё тот же чемодан-кошелёк; а во главе стола восседал Варнак Горыныч Продайземля.
Анаша настойчиво уговаривал председателя прихватизировать колхоз и продать ему или войти в долю; и опять восточный гость сладко пел о красывый гурия, с которой Варнак Горыныч будет возлежать на персидских коврах.
– Дак я, Анаша Героиныч, за милу душу, я красивый гурия люблю, но куда Громобоя деть?..
– Дарагой, не надо печаль, с Громобой будет говорить мой джигит… А пока прошу выпить наша дружба!
Коза Ада, мимолётно и по-лисьи вкрадчиво потираясь о плечо восточного гостя, разлила коньяк по рюмкам, и люди, а также мелкий рогатый скот, в сладостном изнеможении прикрывая глаза, мыча и пристанывая, смачно чмокая, прихлёбывали коньяк «пять звёздочек». Коза Ада сунула Конскому Врачу потёртую гитару.
– Агдам Фрейдыч, подыграй. Сбацаю…
Конский врач со знанием дела подкрутил колки, пощипал струны и… заиграл, а коза Ада, вертя боками перед козлом Борькой, запела:
Козёл Борька задумчиво почесал промеж рог:
– Дак оно бы и не худо… в Израиль-то… всю жись мечтал, но вот, паря, обрезания боюсь…
Конский Врач утихомирил пальцы на струнах и заверил:
– Шо ви боитесь, Боря?! Всё наше племя обрезано… Это же быстро-таки. Даже не учуете… Могу-таки хоть сейчас…
Конский Врач отложил гитару, хватанул со стола нож, похожий на секиру, пошёл на Борьку:
– Боря, ви ничего не бойтесь. Я таки вашего брата столько обрезал, шо мне это палец помочить…
Анаша Героиныч одобрил затею:
– Обрезайся, дарагой. Наш будешь, мусульман…
– В Израиле не любят мусульман, – вспомнила коза Ада.
– За деньги и мусульман полюбят, – заверил Анаша.
Конский Врач же провел пальцем по лезвию секиры, – бриткая, для обрезанья в самый раз, – и положил руку на Борькино плечо. Козёл испуганно шатнулся, загораживаясь руками от Конского Врача:
– Не, не, не!.. Агдам Фрейдович… Не, не, боюсь я обрезаться: как бы с корнем, а то и профессии лишусь…
Анаша взял у Конского Врача секиру и, наотмашь, словно саблей, махнув секирой, громко возгласил:
– Хочу петь народный песня…
Конский Врач стал подыгрывать на гитаре, и Анаша, зажав секиру в яростных зубах, зверски округляя глаза, пошёл в пляс на кавказский лад. Потом, сабельно размахивая секирой, Анаша заголосил:
Запыхавшись, Анаша пал в кресло, велел Конскому Врачу налить коньяка, и когда народ и мелкий рогатый скот выхлебали коньяк, Борька врубил магнитофон:
На «белый» танец коза Ада позвала Борьку-козла, Конский Врач – Анашу, и хмельная бражка стала выплясывать чтой-то дикое. И вдруг… испуганно поморгав, погас свет, и, словно в тошноте, захлебнулась музыка; покойничьи лунный свет сиял в незашторенном окне, нет-нет да и заслоняясь человечьими тенями; слышались тяжёлые шаги, голоса…
– Погром! – Голос Агдама Фрейдыча прозвучал в тишине громом; хмель улетучилась, и Конского Врача затрясло в ознобе.
Анаша кинулся к председателю:
– Дарагой, почему света нету?
Председатель не мог и словечушка вымолвить, зуб на зуб не попадал, и козёл Борька пояснил:
– Дак свет же в Ботале от движка, а солярки мало, в двенадцать и вырубают…
Конский Врач глянул на часы со светящимся циферблатом и прошептал:
– А сейчас-таки и десяти нету… Погром…
Тут погромно распахнулась дверь – и с шалым ветром нагрянула в «Плейбой» суровая ватага. Два мужика, по очеса утаённые чёрными косынками, опрокинули стол с закусками, а потом скрутили Анашу и поволокли на воздух. Все оторопело молчали, лишь лаялся гость восточный:
– Да будут прокляты вы и ваши потомки!.. Прокляты до седьмого колена! И месть моего рода падёт на ваш род!..
Мужик, по голосу вроде бригадир, внушал Анаше:
