Почему она сбежала? Почему не сказала о беременности сразу? Почему он молчал так долго? Они множество раз отвечали на них себе, но лишь теперь получили возможность наконец-то признаться в мотивах друг другу.

Они поженились тайно. Это было ее решение, после того, как имена Александры и Константина Титова полгода не сходили с обложек разного калибра изданий, подобной огласки Саша не хотела. На торжестве присутствовали только Глафира, Алиса, Артем и Эдуард. Саша не винила его ни в чем. Он не был виноват в том, что любовь и ревность отца оказалась болезненной. Не был виноват в том, что хотел как лучше для нее. Не был виноват, что получилось совсем не так.

Глафира… Их ребенку, возможно, не повезло – бабушки с дедушками ушли в мир иной задолго до его появления на свет, но именно она заменила Лизе их всех. Глафира любила девочку так, как Саша знала точно, ее отец бы не смог, а мама… Она никогда уже не узнает, как это, понимать, что тебя любит мама.

К сожалению, скрыться от всего мира у них все равно не получилось. Пресса прознала. Прознала о свадьбе, о беременности, напомнила и об убийстве отца, и о том, что по версии официального следствия, было ее похищением с целью получения выкупа, прознала и связала это так, что брать в руки журналы Саше долго еще было противно. Но объяснять всем и каждому, что случилось на самом деле, ни она, ни он не собирались. У них было главное – они и их любовь, а скоро должна была родиться дочь.

Саша не знала, почему так случилось, просто однажды, в конце марта, на седьмом месяце беременности, она почувствовала, как по ногам побежала вода, а когда поняла, что произошло, трясущимися руками успела только набрать Яра прежде, чем поясницу резануло болью.

Когда родилась Лиза, она была такой крохотной, такой беззащитной, такой маленькой. Саша боялась взять дочь на руки, боялась, что девочка почувствует, как маме больно смотреть на кроху.

– Это я виновата, Ярослав, это я… – практически сразу у нее пропало молоко, и кроме всего прочего, она лишила собственного ребенка возможности обзавестись нормальным иммунитетом. Вот тогда-то нервы и не выдержали, свернувшись в объятьях мужа, на больничной кровати, она изливала горе слезами.

– Малышка, – он даже не пытался высушить ее слезы, после того, как минуту тому вернулся из боксов, заполучив первую, адресованную ему, улыбку дочери, мог только сам скрывать улыбку в волосах жены, чтоб не обидеть. В отличие от Саши, он-то был в эту минуту абсолютно счастлив.

– Это я виновата во всем, я не имела права нервничать, если бы не я… Еще два месяца! Она должна была родиться через два месяца! – Саша могла заниматься самобичеванием ночи напролет, Ярослав прекрасно это знал, но позволять подобного не собирался. Поддел подбородок жены, заглянул прямо в глаза и сказал то единственное, что имело сейчас значение.

– Если бы не ты, малышка, она не была бы самой красивой, – шепот обжег скулу, – если бы не ты, она не была бы самой сильной. Если бы не ты, у нее не было бы таких ручек, если бы не ты, она не смогла бы научиться ходить. Если бы не ты, она не сказала бы нам когда-то, что любит. Если бы не ты, я никогда не был бы счастливым.

Слезы тогда не прекратились, но плакать Саша продолжила уже от счастья, не веря, что ей могло в жизни так повезти. У нее теперь была лучшая в мире дочь и лучший в мире муж. Самый лучший, пусть и часто слишком упрямый.

Это он заставил ее съездить на могилу матери. Саша не знала, как он ее нашел, сама она сделать это боялась. Но, видимо, ему просто надоело просыпаться ночами от криков жены.

Стало ли легче? Вряд ли. Она чувствовала вину перед Настей каждый день. Вину за то, что смела ненавидеть. Вину, что не допускала даже возможности, что все произошло именно так. Нет, легче не стало, но Саша наконец-то получила возможность хотя бы сказать об этом ей. Пусть и холодному кресту, теперь уже именному, но ей.

Она искренне просила прощения у матери за себя, за отца, за то, что ее жизнь сложилась именно так. Знала, что боль никогда не пройдет, но клялась, что ее дочь подобного не испытает. Самарский тогда сказал, что он тоже сумасшедший, как и Константин, но он не Титов. Это правда. Ярослав заставил Сашу подписать брачный договор. В нем не было ни слова о разделе имущества, о сохранении тайн. Очень лаконичный документ, касающийся отказа мужчины от любых претензий на совместных детей в случае развода. Он не Титов. Если она попросит уйти – он уйдет. Но ведь она не попросит… Он не смог бы поставить себя выше ее. Все, что он делал, пусть и походило часто на манеру отца, но он делал это по другим причинам. Он защищал ее, он оберегал ее, он заботился о ней. И если бы она попросила оставить их с Лизой, он ушел бы сам. Просто потому, что он хотел, чтобы дочери никогда не стало стыдно, что в ее жилах течет кровь Самарских, как Саша теперь стыдилась крови Титовых. После свадьбы она взяла фамилию мужа. Это не польстило его самолюбию, просто стало еще одной ступенью на ее пути к долгожданному слову «покой».

Они с Ярославом уехали с кладбища поздно вечером, все время Саша провела у могилы одна. Одна плакала, одна рассказывала, одна просила извинить ее и снова плакала. Яр не спрашивал, что она там делала ни в машине, по дороге в гостиницу, ни позже. Мужчина не задевал больше этой темы никогда. Просто молча, про себя, поблагодарил Настю за то, что двадцать лет тому родила ту, ради которой он теперь жил.

Найти в себе силы съездить на могилу отца Саша так и не смогла. Пока… Может, когда-нибудь. Может.

Выныривая из воспоминаний, Саша стряхнула воду с рук, потянула на себя салфетку. Пора возвращаться, Лиза не любит, когда ее оставляют одну. Схватив сумочку с раковины, Саша дернула ручку.