Мы пересекли несколько улочек и вышли на центральную улицу, где располагались: музей, картинная галерея, трактир, торговые лавки и разные присутственные заведения. Здесь было оживленно, народ сновал туда-сюда, спросив у прохожего, как нам дойти до картинной галереи, поблагодарили и, пройдя метров двести, оказались перед двухэтажным старинным зданием. Его окна были украшены резными наличниками белого цвета, деревянное крыльцо с чугунными перилами накрыто остроконечной крышей. Двери ярко-синего цвета были распахнуты, приглашая войти.

В картинной галерее было тихо и безлюдно, хранитель мирно посапывал у входа и очень обрадовался первым посетителям. Это был пожилой гном, из тех, кто не может просто сидеть дома, а сил полноценно трудиться в какой-нибудь лавке или мастерской у него не было, но для служения хранителем в музее или галерее хватало. Невысокий, в темных брюках и бирюзовой рубашке свободного покроя, подпоясанной плетеным поясом, с добрыми выцветшими глазами и обаятельной улыбкой, хранитель готов был рассказать нам все.

— В начале недели у нас народу почти и не бывает, — пояснил он на наш немой вопрос. — Все больше к концу, когда в городе появляются негоцианты для участия в ярмарке да приезжие. Вот актеры ожидаются, спектакли покажут, а на следующей неделе ученые мужи у нас проведут встречу, тогда посетителей будет тьма-тьмущая. Многим ведь почему к нам интересно попасть: не в каждой галерее вы найдете образцы наивного искусства, а у нас есть, — похвастался хранитель. — Первые владельцы галереи много сил приложили, чтобы их собрать и дать возможность нам любоваться такими произведениями.

Он протянул нам два билета — мы заплатили за них по пять къярдов — и предложил пройти внутрь погулять по залам, а затем, если появятся вопросы, то задать их хранителю, что находится в центральном зале.

Мы вошли в первый зал, где на стенах висели потемневшие от времени портреты представителей рода Дурненов. Патрик внимательно рассматривал портреты, замирая у каждого на некоторое время, а затем переходя к следующему. Женщины и мужчины, младенцы и старики смотрели с картин на представителя своего рода кто с улыбкой, а кто с печалью.

— Это род Дурненов, — раздался позади нас мужской голос, — можно сказать, фактически угасший, как семнадцать лет назад последний представитель рода исчез с супругой, так больше никто о них и не слышал, а жаль, такой род был удивительный.

Мы обернулись, у противоположной стены в деревянном кресле сидел еще один хранитель галереи, такой же пожилой, только это был человек. Очень худой, одеяние его повторяло одежду другого хранителя, но на нем оно висело как на пугале. У него были длинные седые волосы, собранные в хвост, карие глаза, выглядывавшие из — под кустистых бровей, внимательно изучали нас.

— Да, мы знаем, что это род Дурненов, — согласился с хранителем Патрик, — вот только не согласны с тем, что он фактически угас. Не дождутся, мы еще повоюем.

— Слова Дурнена, может, ты не в курсе, но на родовом гербе есть лозунг «Мы еще повоюем», они же все воины были, — негромко произнес хранитель. — А ты чей будешь? Неужели лорда Патрика, что пропал? Сходство имеется.

— Да, я Патрик Дурнен-младший, — подтвердил дядюшка, — а брат мой старший, Янек Дурнен, живет с бабушкой в имении неподалеку.

— Удивительно, какое счастье, что я дожил до такого дня, — хранитель поднялся, приблизился к нам и показал на картину, изображавшую красивую леди с младенцем на руках, — это я писал леди Дурнен с сыном, через год она овдовела и еще через три года стала леди Норберт.

— Это моя прабабушка и дед? — уточнил Патрик у хранителя. — Так я и понял. Она была красавицей.

— Да, и красавицей, и умницей, — согласился с ним художник. — Такая рассудительная леди была, многие к ней за советами ходили, но вот сердце не выдержало, когда сыновья погибли. Это ведь она воспитывала сыновей лорда Франца от первого брака, и они любили ее как родную мать. Давайте я вам назову всех, кто запечатлен на этих портретах, — предложил он, и мы с радостью согласились.

Глаза старого художника вспыхнули от удовольствия, когда он начал рассказывать, оказалось, что часть портретов была написана им по старым произведениям, рассыпающимся от ветхости.

— А как Вы познакомились с леди Дурнен? — спросил Патрик, внимательно слушавший хранителя.

— Мать моя в услужении у них была, — поведал он, — отец мой воевал и был ранен, вот от ран он и скончался, мне пять лет всего было, меня зовут Фернан. Свекровь леди выделила нам с матерью комнатку в господском доме, и так получилось, что мне позволили присутствовать в учебной комнате, где с нанятым учителем занимался Ваш прадед. Вот тогда учитель и заметил, что у меня художественные способности, доложился хозяйке, а та подумала и решила отдать меня на выучку к художнику. С этого-то все и началось, я стал художником рода Дурненов и хранителем картинной галереи, вернее того, что от нее осталось.

— Так, с этого места подробнее, — потребовал Патрик. — Украли или вывезли в столицу?

— Леди Девора Норберт, — вздохнул художник, — отобрала самые ценные произведения, и их отправили в столичный дом еще при жизни лорда Норберта. Пойдемте, я покажу, копии написал, они вместо оригиналов и висят.

Мы поднялись на второй этаж, где в большом зале, разбитом на секции, висели пейзажи, натюрморты и произведения наивного искусства.

— Вот здесь висели пейзажи эльфийской художницы Сантисан, — показал на картины хранитель, — мои копии не в состоянии передать красоту