Вальтир снова ударил ногой, и ботинок доспеха вошел глубоко в тонкий, как яичная скорлупа, череп слепого, ползущего по полу мутанта.

— Не очень, — спокойно сказал он, подходя к шахте. — Но остуди пыл своего протеже. Он слишком увлекся.

Хафлои не заметил шахту и бросился дальше по коридору, нанося удары во все стороны как пистолетом, так и топором, вопя и изрыгая проклятия.

Ингвар, который был ближе всех к Кровавому Когтю, остановил его, схватив за плечо, и потащил обратно. Хафлои развернулся к нему лицом, и на какую-то секунду казалось, что он бросится в драку.

— Уймись, горячая голова, — предупредил Ингвар, поднимая Даусвьер в защитную позицию. — Не заставляй меня использовать клинок.

Хафлои какое-то время пялился на меч, источая агрессию, после чего наконец опустил топор.

К этому моменту Гуннлаугур уже влез в шахту, прыгнув из разбитого дверного проема в окрашенную красным тьму, что лежала впереди. Остальные последовали за ним, соскакивая в бездну подобно серым призракам.

Шахта была огромной. Она уходила далеко вниз, и дна не было видно за плотными завитками багровых испарений, которые, казалось, источали злобу. Низкий рокот двигателей эсминца исходил с нижних уровней и странно искажался, отражаясь от стен со множеством колонн. Железные горгульи таращились в пустоту, их злобные демонические лица превратились в гротескные, распухшие маски с застывшим на них выражением презрения.

Трубы, ржавая электроника, рассыпающиеся опоры и скобы торчали отовсюду из обшитой металлом поверхности шахты, служа опорами, за которые можно было ухватиться. Все было покрыто тонким слоем липкой слизи, из-за чего любая поверхность оказывалась ненадежной. Несмотря на все это, стая карабкалась вверх по шахте, как крысы по швартову, двигаясь быстро, даже когда хрупкие конструкции трещали и осыпались под весом брони.

— Насколько высоко? — Ольгейр повторил вопрос.

Громоздкий тяжелый болтер замедлял его движения, и он отстал от остальных.

Гуннлаугур не дал ему послабления. Стая продолжала взбираться вверх, уровень за уровнем. Их преследовали жуткие звуки: стоны и скрипы перегруженного металла, шепчущие голоса на самом пороге слышимости. Воздух становился все более грязным, и фильтры шлемов работали с трудом. Бледно-зеленый туман струился им навстречу из выпускных труб в форме звериных пастей, выступавших из стен шахты.

Гуннлаугур первым добрался до вершины. Толстые перекрученные металлические тросы свисали с крыши шахты. Они раскачивались и звенели в поднимающихся со дна зловонных потоках воздуха. Когда-то на них из глубин поднимались кабины лифтов. Теперь же они свободно болтались и напоминали громадные силки.

У самой вершины был узкий мостик, нависавший над бездной, который подходил вплотную к тяжелым воротам, установленным между двумя оплывшими колоннами из искаженного и растрескавшегося камня. Гуннлаугур ухватился за край мостика и, подтянувшись, забрался на него. Он ухватил рукоять громового молота обеими руками, размахнулся и нанес мощный удар по линии стыка створок.

Двери с грохотом рухнули внутрь во вспышке бело-голубых молний. Гуннлаугур бросился в проем, и остальные члены стаи последовали за ним, как только добрались до мостика и перемахнули через него.

По ту сторону дверей находилась громадного размера комната. Потолок был сводчатым, с арками, похожими на ребра, отделанным полированной бронзой с остеклением из полупрозрачного хрусталя. За ним лежала пустота космоса, едва различимая сквозь испачканные обзорные окна. Колонны из испещренного прожилками мрамора поднимались вверх из луж жирной пузырящейся субстанции. Длинные струи прозрачной жидкости стекали с поеденных ржавчиной портальных мостиков, окружавших командный трон. В помещении было удушающе жарко, а воздух гудел от жужжания мириад трупных мух.

На имперском фрегате мостик такого размера смог бы вместить более двух сотен членов экипажа. На этом же корабле только один офицер оставался на своем посту. Больше ни для кого и ни для чего не нашлось бы места.

Возможно, когда-то это существо сидело на командном троне как обычный человек. Его ноги стояли на полу, а руки лежали на подлокотниках. Он мог стать жертвой быстрых мутаций, которые вырвались на волю, подобно мякоти из перезрелого фрукта, и заполнили собой все пространство вокруг. А может, он сидел здесь много веков, медленно разрастаясь и поглощая все вокруг себя, выдавливая любую другую жизнь из своих покоев, пока не остался в одиночестве, покрытый язвами и ранами, запертый со всех сторон стенами межзвездной темницы.

Независимо от того, как это произошло, тварь была колоссальной. Ноги чудовища давно исчезли, скрытые разрастающейся тушей, большая часть которой сейчас, дрожа, как желе, распласталась на полу. Сеть чернильного цвета сосудов пульсировала под колышущейся кожей, прокачивая вязкую кровь по этому гигантскому организму. Волны жира затапливали грязные блоки когитаторов, окружали их, обволакивали, свисали между ними. Нити сухожилий протянулись от тучных боков монстра прямо к центрам управления системами. Хрупкая система этих усиков вибрировала во время судорожных вздохов твари.

Существо не занимало этот мостик. Оно и было мостиком.

И оно смердело. Несло гноящимся жиром, вареной рыбой, гнилыми фруктами, запертым и от этого только усилившимся разложением. Когда оно двигалось, волны омерзительного смрада расходились от громадного тела. Между складками жира блестела какая-то жидкость. Слизь гладкой пленкой покрывала участки туго натянутой кожи и пузырилась вокруг струпьев на месте прорвавшихся гнойников.