Белинского, Герцена и т. д., то cогласится, я думаю, что отсутствие „общей идеи“ отнюдь для этого времени не характерно. <…> Очевидно, перед Чеховым рисовался какой-то психологический тип, который он чисто случайно и в этом смысле художественно незаконно обременил 62 годами и дружбой с Пироговым, Кавелиным, Некрасовым»[230].

Возможно, что Михайловский в какой-то степени был прав – для 60-х годов друг Кавелина и Некрасова, не имеющий «общей идеи», всего вероятнее, действительно не так уж типичен. Правда, на этом основании критик считал такого героя вообще «художественно незаконным». С его точки зрения, отражавшей традиционные литературные представления, «законен» лишь «типичный представитель», освобожденный от всего, что принадлежит личности «чисто случайно».

Но художественное ви?дение Чехова было направлено прежде всего на индивидуальность со всем ее багажом – характерным и нехарактерным; и тот и другой для него достойны воплощения.

Невнимание к специфике чеховского метода изображения человека, применение к Чехову категорий и мерок, выработанных при изучении изображения человека у других писателей, часто приводило к тому, что в центр чеховского творчества ставились вещи, на самом деле ни центральными, ни даже характерными для Чехова не являющиеся. Таков, например, рассказ «Человек в футляре» – по гротескно-типической манере изображения человека для позднего Чехова совершенно нехарактерный. С другой стороны, анализ таких произведений, где в полной мере выявились принципы чеховской поэтики, но дающих мало материала для отыскания «типов», – например, такие шедевры Чехова, как «Убийство», «По делам службы», «Архиерей», – почти не встречается в работах о нем.

У Чехова принципиально иной по сравнению с предшествующей традицией подход к изображению человека. Его герой окружен не только характеристическими («типическими») художественными предметами – набор вещей свободен (см. гл. IV). Герою не предложены такие события, в которых он мог бы с наибольшей полнотой проявиться. Те события, в которые втянут персонаж, – обычны; острый, «событийный» элемент в произведении или погашен, или отсутствует вовсе (см. гл. V, 1–6). Столкновения героев – не «подстроенные» встречи на подходящем плацдарме, где наилучшим образом может разыграться битва их воль и интеллектов. Поступки персонажа, созданного по принципу «типа», строго детерминированы. Действия чеховского героя с такой строгостью не предопределяются, они индивидуально-непредсказуемы. Герой Чехова принципиально атипичен. Как бытие в целом у Чехова – царство индивидуальных форм, так и часть его, герой, – прежде всего индивидуальность со всем единственным в своем роде сочетанием черт, индивидуальность, включенная в случайностный поток бытия.

В пути нашего анализа художественной системы снизу вверх (от предметного мира к сюжету) сфера идей – последний, завершающий уровень, который предстоит рассмотреть. По каким принципам он построен? Каким закономерностям подчиняется? Короче – какова жизнь, развитие идеи в чеховском художественном мире?

Художественное изображение идеи в литературе разнообразно. Автор может солидаризироваться с идеей какого-либо персонажа, и тогда ее