— А мы напрямки! — откликнулся Баешник, не оборачиваясь. — Ты ездишь окольными путями, а мы пря- мицами. Это совсем близко!.. Ну, ни пуха тебе, ни пера!
Они спустились с холма, некоторое время ещё помелькали в молодом сосняке и исчезли из виду в том месте, куда уходила Дива Никитична. По прямице, которая шла в брошенную деревню с силосными ямами! С пространствами тут и в самом деле творилось что-то невообразимое или с его мозгами, не приспособленными к ориентации на местности. Можно было и впрямь подумать, что они, эти пространства, как и литосферные плиты, наползли друг на друга и перемешали ориентиры во времени и пространстве.
Уводимая нетель прощально проревела уже из чащобы, и её голос привёл в чувство, Зарубин прыгнул в машину. Три часа будто корова языком слизнула — было уже девять, а они с журналистом Хохоловым договорились встретиться возле Пижменского Городка ровно в десять!
Поскольку прямым дорогам он не доверял, то поехал кружным, но знакомым путём, через базу. Он даже заезжать туда не собирался, думал сквозануть мимо и сразу к месту встречи. Однако проскочить не удалось: возле импровизированной воротной арки, где встречали гостей, Зарубин угодил в руки Недоеденному. Куклу йети, выставленную у въезда, как добычу и символ победы над туземцами-конкурентами, куда-то убрали, не спавшие ночь егеря бегали вдоль дороги и, словно профессиональные дворники, накалывали на палки бумажки, бутылки и прочий мусор, сбрасывая его в мешки.
— Король едет! — как-то выспренно сообщил Костыль. — Сегодня вечером на лабаз. Приказ Фефелова — не отлучаться ни на шаг.
И зачем-то обошёл машину.
— Я только в Пижменский Городок сгоняю, — вполне мирно сказал Зарубин. — И назад. Человека предупредить...
Недоеденный будто не услышал его и уже превратился в диктатора.
— Через пять минут на совещание в егерскую избу. Не забудь, что обещал.
И тут Зарубин впервые за всю командировку не сдержался.
— Я тебе ничего не обещал, — выразительно сказал он. — И принцессу ты не получишь!
Что-то изменилось в пространстве, пока он бродил по угодьям в поисках снежного человека, покусавшего начальника охраны. Недоеденный и глазом не моргнул.
— Ты опоздал, Зарубин. Принцессу на охоте буду сопровождать я. А ты не дёргайся, учёный.
Оказывается, все условия пребывания короля и проведения охоты переиграли в приватном порядке. На базу прибыла охрана Его Величества и представитель Министерства иностранных дел — человек, далёкий от природы, от местных условий и от жизни вообще, но невероятно заносчивый и въедливый. Он и взял на себя общее руководство, и тут же получил прозвище — Мидак. Кух- налёв и Недоеденный с удовольствием свои полномочия ему передали, даже словом не обмолвившись о йети и ночных приключениях с полковником. Поэтому присутствие учёного на базе оставалось пока в тени, Зарубина не привлекали ни к каким подготовительным мероприятиям, но приказали никуда не отлучаться и ждать команды. То есть выключили из процесса, чем, в общем-то обрадовали. Он жалел, что не смог предупредить Хохолова, однако и по этому поводу не расстраивался: на острова в Дорийской мари следовало идти без спешки, и по крайней мере с одной ночёвкой.
Тем временем переустройство условий пребывания Его Величества продолжались. Королевские телохранители признали прибалтийских туристов европейцами неполноценными, поэтому выразили мнение, что их на базе не должно быть. Мидак велел немедленно удалить гастарбайтеров за пределы района охоты, и тотчас началась их поспешная эвакуация. С резиновым йети они наигрались и наснимались вдоволь, с королём и принцессой не удалось, и это вызывало справедливое возмущение. Сборщики грибов пытались отстоять свои права, сулили пожаловаться в Совет Европы, в Комиссию по правам человека, но их уже никто не слушал. Похоже, королевские телохранители когда-то служили в полиции, действовали жёстко и втроём погасили назревающий бунт, угрожая непослушным электрошокерами. Бывший десантник Эдик вступил с ними в препирательство, получил удар током, но не успокоился: когда прибалтов загрузили в автобусы, он первым запел «Широка страна моя родная». Соотечественники подхватили песню как протест про тив насилия, и с нею отбыли в неизвестном направлении.
Мидак на этом не успокоился, приказал разоружить всех егерей и прочий обслуживающий персонал, включая начальника охраны Кухналёва:
