утопленного Боруту губер­натор даже не вспомнил, должно быть, он в самом деле спасся или опера считали это за мелочь.

Он ожидал что угодно, но только не такого предло­жения, означающего, что губернатор и вместе с ним Фе­фелов опасаются не Зарубина, а уволенного с работы Баешника, который разнесёт молву по всему свету, и она непременно долетит до ушей президента — гаранта кон­фиденциальности непротокольной охоты. Вот для чего устроили цирк с уголовщиной и посадкой в клетку!

— Пригласите сюда Фефелова, — вполне мирно по­просил Зарубин.

Губернатор хотел ответить резко и грубо, но вспом­нил о своём статусе правителя области.

— Ваш шеф ночует в Тотьме вместе с МЧС, — всё-та­ки недобро отозвался он. — Зачем он вам?

— Профнепригодность — понятие растяжимое. Спро­сить, за что уволили конкретно...

И этот человек, несколько минут назад грозивший ему пятилетним сроком, вдруг стал покладистым и за­ботливым.

— Я же объяснил: сгоряча. Уверяю вас, это можно ис­править. У меня очень хорошие отношения с вашим ми­нистром. Кстати, история с охотой принцессы... В общем, Фефелова не утвердили на должность руководителя де­партамента. Он и отыгрался на вас.

Последние фразы губернатор произнёс с неким скры­тым торжеством.

— Ну, с подпиской о неразглашении понятно, — по­пробовал осмыслить ситуацию Зарубин. — Хотя остаётся много вопросов. А почему я должен немедленно уехать? С какой стати, если уволили с работы и я наконец-то сво­боден? Мне здесь очень даже нравится!

— Вам непонятно?

— Пока что нет, — прикинулся он.

Губернатор позволил подумать до утра, а чтобы ни­кто не отвлекал от размышлений, пообещал ему домаш­ний арест, то есть перевести в башню и содержать под охраной.

Потом пришёл добрый и рассудительный генерал Гриша, естественно, с увещевательной речью, мол, все они попали сюда не на охоту, а помимо воли своей впу­тались в дела государственные и даже международные. Поэтому подписки о неразглашении не унижение лич­ности и ограничение свободы — нормальная форма го­сударственной защиты информации, и всем участникам придётся её дать. Что же касается немедленного отъезда с Пижмы, если честно, выдворения, то надо признаться, тут дела глубоко личные и сердечные. Начальник охоту- правления даже на шёпот перешёл и доверительно, по се­крету, сообщил, что губернатор давно влюблён в Диву Никитичну и она к нему относится очень нежно. Есте­ственно, при живом муже он и думать не смел, не стро­ил иллюзий, и только всячески помогал этой трудовой геройской семье переживать время становления фермер­ского хозяйства. И вот миновал год, как умер Драконя, у вдовы закончился траур, и впервые возникла реаль­ная надежда на её ответные чувства. Поэтому лучше им не мешать, тем паче возраст у губернатора предельный, чтобы искать новую партию: два срока властных полно­мочий измотали его, пора бы на покой, наконец-то же­ниться и жить на природе. И ещё Гриша сказал много лирических слов относительно любви губернатора к во­логодским просторам, охоте, сельскому хозяйству, детям, старикам и животным.

Зарубин сообразил, что настала пора действовать: до­верчивый генерал, если правильно выстроить разговор, должен открыть клетку; но составить диалог не успел — собеседника отозвали. Дабы предотвратить побег, весь зверинец осветили сценическими прожекторами, поэто­му Зарубин чувствовал себя отловленным и посаженным на всеобщее обозрение дивом. А скоро появились и зри­тели: два омоновца сначала с любопытством попытались побаловать с Митрохой, ткнуть его резиновой дубинкой, но, когда тот рюхнул на них, ушли к клетке с учёным. И смотрели на него как на зверя, так что тоже хотелось зарычать. Потом пришли два кухналёвских охранника, проверили запоры на соседней клетке и, удалившись не­надолго, привели Боруту, ещё пьяного, с опухшим лицом и невидящим взором. По крайней мере, обвинение в ду­шегубстве теперь должны были снять!

— Ну и как там, на том свете? — спросил Зарубин.

Утопленник на голос обернулся, однако учёного не уз­нал.

— Мужик, у тебя выпить нету? — спросил безнадёжно.

— Нету, — тоскливо признался тот.

— Моё тонкое тело требует, — объяснил Борута, — для восстановления. На самом деле я не пью.

Омоновцы смотрели на них как на зверей, с опасли­вым любопытством и желанием подразнить. Один уже дубинку просунул между прутьев, чтобы ткнуть Боруту, но тут явились те же двое охранников и в самом деле перевели Зарубина. Только в пустой мясной склад, про­вонявший тухлым мясом и кровью. Снятый с грузови­ка стальной кузов-рефрижератор имел мощную тепло­изоляцию стенок — хоть закричись, никто не услышит, и с улицы ни звука не проникает. Ко всему прочему тьма кромешная, мерзкий запах, как на живодёрне, и духота.

Мысль о побеге всюду неслась за ним следом и, ока­завшись в мясном складе, Зарубин пожалел, что не удрал от конвоиров, когда вели: надеялся, посадят в башню, как обещал губернатор. А бежать отсюда можно было лишь способом, которым воспользовался криптозоолог Толстобров, однако охраняли камеру не егеря — псы Кухналёва. Эти вряд ли проявят снисхождение и выведут в туалет — нечто вроде параши стояло в противополож­ном углу от лежбища из свежего сена, уже хорошо при­катанного Недоеденным, но ещё запашистого, и можно дышать через него, чтобы на минуту избавиться от вони. Перед тем как засадить в рефрижератор, его тщательно обыскали, уже по всем правилам отняли всё, от брючно­го ремня до зажигалки, так что даже пожара не устро­ить. Оставалось только стучать и, определившись со спо­собом побега, начинать диалог с часовым. Это к Боруте можно было опаздывать