Мои легкие жгло огнем, ноги ломило, все тело требовало отдыха. Но выброс адреналина придал мне сил, победив нехватку сна. Звуки погони эхом отдавались от стен Коридоров: тяжелое дыхание, топот ног по бетонному полу. Он убегал, я догоняла. И догнала.

Я сократила расстояние на шаг, когда Харкер оглянулся, потеряв долю секунды. Затем – еще раз. А потом он слишком быстро свернул за угол, не вписался в поворот и влетел в стену. Мальчик отскочил от стены и снова пустился наутек. Я срезала угол. Подошвы заскользили по сырому полу Коридоров, но я знаю эти переходы и стены как свои пять пальцев. Я рванула вперед, стремительно сокращая расстояние, и поймала его буквально на лету, ухватив за воротник. Я дернула его на себя со всей силы, и Харкер, потеряв равновесие, распластался на полу, всего в нескольких шагах от ближайшей двери на Возврат, помеченной заштрихованным белым кругом. Он попытался отползти, но я подняла его на ноги и прижала к стене. Удерживая его одной рукой, второй я вставила ключ в замок и повернула. Дверь распахнулась, залив нас обоих слепящим белым светом. Я пристально взглянула в глаза мальчика, расширившиеся, с дрожащими зрачками, и втолкнула его в сияющий свет. Но лишь после того, как он оказался за порогом и свет погас, а я осталась одна в темноте, с бешено бьющимся сердцем, до меня дошло, что выражал его взгляд. Страх. И его страшили не Коридоры, не сияющая белизна Возврата.

Его пугала я.

От этой мысли у меня голова пошла кругом. Стало трудно дышать, словно меня окатили холодной водой. Я оперлась о стену, чтобы удержать равновесие, и почувствовала саднящую боль в руке. Взглянув, обнаружила свежие царапины, которых прежде не видела. К горлу подкатила тошнота. Когда это случилось? Когда Харкер отбивался?

Я голову себе сломала, пытаясь восстановить в памяти последние несколько минут, пытаясь вспомнить, когда он успел меня поцарапать и как мы вообще встретились, а заодно понять, почему он от меня убегал. Когда я поняла, что не могу ничего вспомнить, меня охватила паника. Я помнила, как шагнула в Коридоры, помнила напев и потом… ничего. В следующий миг я уже вовсю гналась за мальчиком, а что происходило до этого момента – неизвестно. Провал.

Зажмурившись от напряжения, я старалась уцепиться за воспоминания, но перед мысленным взором всплывали лишь расплывчатые образы. Я осела на пол и, уронив голову на колени, набрала полные легкие воздуха.

Я вспомнила один из уроков деда. Низким, ровным и твердым голосом он внушал мне: «Всегда сохраняй спокойствие, Кензи. Если будешь паниковать, не сможешь сохранить ясность мысли. Возьми Истории – они паникуют. И какой им от этого прок?»

Я сделала еще один глубокий вдох и попыталась успокоиться. Что я делала? Я считывала со стен… вернее, я приготовилась считывать, когда услышала напев и затем… затем… Я облизнула губы, почувствовав привкус крови. И вдруг воспоминания хлынули волной.

Слышался чей-то напев. Так же напевал и Оуэн. Сердце мое заколотилось, и я пошла по коридору на звук. Но то, что сначала напоминало мелодичный напев, по мере приближения все меньше и меньше походило на пение и в конце концов оказалось резким и размеренным стуком: тук, тук, тук. Коридорам свойственно искажать звуки.

Харкер пинал дверь посреди одного из коридоров, да так громко, что не слышал моих шагов, пока я не оказалась у него за спиной. От шума раскалывалась голова. Он оглянулся. Я не успела и слова сказать, не то что скормить ему какую-нибудь ложь, чтобы расположить его к себе, как он ударил меня кулаком, застав врасплох.

Воспоминания вернулись словно кадры, мелькающие в стробоскопе.

Я вцепилась в его рубашку. Потянула назад. Руки и ноги переплелись. Он ударил меня ботинком в живот. Отчаянно работая руками, вырвался из моего захвата и побежал. Я – следом.

От облегчения меня даже затошнило. Воспоминания были не слишком четкими, но главное, что я вспомнила. Я достала архивный список и, наблюдая, как его имя исчезает с листка, задалась вопросом, который тревожил меня сейчас сильнее прочих мыслей, роящихся в голове: почему я вообще отключилась?

Я могла предположить, что виной всему недостаток сна. Подобное – отключка или провал в памяти – уже случалось со мной прежде. А точнее, спустя несколько дней после исчезновения Оуэна. В последний раз – он же был первым, хотя я надеялась, что и единственным – я тоже долго не спала и чувствовала себя такой уставшей, что глаза слипались. Тогда я разговаривала с девочкой-подростком, а затем – провал. И в следующий миг я уже стояла в холле Коронадо, недоуменно глядя на сбитые костяшки и архивный список, откуда исчезло ее имя.

Когда я наконец успокоилась, сразу вспомнила то, что произошло. С большим трудом, но все же вспомнила. Я сказала себе, что в такой отключке большой беды нет (хотя прежде никогда не отключалась на работе). Но это был единичный случай, тогда как ночные кошмары терзали меня каждую ночь, поэтому я ничего не стала рассказывать Роланду. Не хотелось, чтобы он лишний раз тревожился. Дед, бывало, говорил: «Тебе придется замечать закономерности, но специально выискивать их не стоит». Да и мне не хотелось делать из мухи слона. Но с другой стороны дед утверждал, что одна ошибка – это случайность, а две – уже повод для беспокойства. Рассматривая ссадины на руках, я знала – еще какой повод. И закрывать на это глаза нельзя.

Я заставила себя подняться. Рядом с дверью на Возврат, куда я только что отправила Харкера, была другая дверь, отмеченная белым пустым кругом. Она вела в Архив. Мне следовало все рассказать Роланду. И я непременно расскажу, но позже. Сейчас я должна вернуться домой. В прошлый раз из памяти выпала всего минута, может, две, но теперь я наверняка потеряла гораздо больше времени. Я направилась к пронумерованным дверям, впившись ногтями в