теперь вытри нос и беги. Опоздаешь на молитву.

Он поднялся, еще дрожа.

– Ну! – цыкнул я грозным голосом.

Он вытер нос рукавом и дал стрекача, описав вокруг меня порядочную дугу. Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся.

Не осложняй положение.

Но я уже его осложнил, да так, что дальше некуда. Если бы мне хватило мужества сразу отказаться от женитьбы, принцессе тогда не пришлось бы спасаться бегством, ей тогда не приставили бы нож к горлу, она не прислуживала бы на постоялом дворе и не якшалась бы с гнусными сопляками вроде Энцо. Если бы действовал я, ей не пришлось бы этого делать, все было бы по-другому.

Не открывай ей, кто ты. Не осложняй положение Дальбрека и своих однополчан.

Если я останусь здесь на более долгий срок, все откроется. Рано или поздно, но мне придется скрыться. Свен оказался умнее и дальновиднее, чем я ожидал. Он знал, что все пойдет не так, – но откуда я мог знать, что Лия окажется совсем не такой, как я себе представлял?

Я почуял их задолго до того, как увидел.

Проникновение, так моя мать называла это – равновесие между мыслью и намерением, прокладывающими себе новые пути, находящими место, проникающими и вездесущими, вытесняющими воздух. Кончики пальцев при этом пощипывало, волоски на шее вставали дыбом, проникновение пронзало сердце, заставляя его учащенно биться, а с теми, кто был в этом искушен, оно разговаривало. Проникновение становилось особенно сильным, когда мысли и намерения были чуждыми, неправильными, неуместными – а могло ли быть что-то более неправильное и неуместное в Терравине, чем Гриз, Малик, Эбен и Финч.

Я осмотрел толпу поверх голов – голова Гриза возвышалась над остальными и была заметна издалека. Он низко надвинул капюшон, чтобы скрыть лицо. Это было оправдано: при виде его шрамов дети принимались визжать, а взрослые мужчины бледнели. Убедившись, что он тоже меня заметил, я стал выбираться из толпы и свернул в узкий проулок, уверенный, что он последует за мной.

Удалившись на безопасное расстояние, я обернулся.

– Вы повредились умом? Что вы здесь делаете?

– А сколько можно тянуть? Когда уже ты снесешь девчонке башку? – прорычал Финч.

– Вы пришли рано. К тому же, есть осложнения.

– Демоны с ними! – сказал Гриз. – Отрежешь ей голову нынче ночью, и в путь.

– Дайте мне это сделать! – вызвался Эбен.

Я послал ему угрожающий взгляд и обратился к Гризу.

– Я пока собираю сведения. Они могут оказаться полезными для Комизара.

Гриз прищурился, подозрительно искривил обезображенную шрамами бровь.

– Что за сведения?

– Дайте мне еще неделю. Работа будет сделана, и мы встретимся там и тогда, где я назначал. А до тех пор не показывайтесь здесь больше.

– Неделю! – прорычал Финч.

Малик, воздев руку, обвел всех выразительным взглядом.

– Должно быть, приятно спать на постельке, есть горячую пищу, приготовленную на кухне, и получать – кто знает – какие еще удовольствия. Я бы с радостью поменялся с тобой…

– Одну неделю, – повторил я. – Но… я, конечно, могу доложить Комизару, что вам не хватило терпения и потому мне пришлось плюнуть на сведения, ценные для Венды.

Малик усмехнулся.

– Сдается мне, ты здесь получаешь не только сведения.

– А что еще? – надвинулся я на него.

Малик никогда не скрывал, что недолюбливает меня. Чувства были взаимными. Он завидовал особому расположению Комизара ко мне, тому, что жил я в башне крепости, а не в боковом крыле, как он. Мне же была неприятна его чрезмерная ретивость. Но он умело справлялся со своими обязанностями, был беспощаден, проницателен и предан. Не раз он прикрывал мне тылы – ради блага Венды, а не моего.

Гриз тяжелыми шагами отошел, не сказав мне больше ни слова и на ходу отвесив подзатыльник Эбену.

– Идем.

Финч глухо заворчал. У него, единственного из нас, дома осталась жена. У него были причины возражать против задержек. Мы оставили дом уже с