подсказывать ему, что он, оказывается, возжелал!

Ветка горит слишком быстро, он отыскал другую, потолще, успел подумать, что какой-то зверь таскал их сюда для гнезда, да что-то помешало, поджег от догорающей, огонь разгорелся охотно и хотел было побежать по всей длине, но он повернул горящим концом вверх, пламя не человек, ему спускаться труднее, и с таким факелом осторожно пошел вдоль стены пещеры.

В старых горах, как в старых деревьях, появляются дупла, разрастаются, ширятся, разница только в том, что дерево с медленно расширяющимся дуплом может простоять еще сотню лет, а в горе пещеры растут, соединяются одна с другой, но сама гора сотни миллионов лет выглядит все той же, какой ее видели прародители племени, что привели свой народ сюда в тьме ушедших веков.

Вскоре исполинская пещера распахнулась в такой красоте, что за его спиной Мелизенда взвизгнула от восторга, а Ютланд покосился на нее с одобрением. Эта красивая дурочка, оказывается, смогла увидеть дивное изящество в свисающих со свода исполинских и таких сверкающих в свете факела сосульках, а еще в тех, что поднимаются им навстречу с пола, там такие же острые зубы, блистающие, словно целиком из ограненных алмазов, называемых бриллиантами.

Стены иногда отсвечивают красным, зеленым, даже синим, Мелизенда сперва полагала, что это игра света, потом с потрясением поняла, что в тех местах сам камень такого цвета, возможно, самоцветы.

Странно, что отсюда их еще не повыковыривали целиком и полностью…

Под подошвой ее сапожка что-то знакомо хрустнуло. Она опустила факел ниже и едва удержалась от визга. У ее ног рассыпался на куски человеческий череп, уже наполовину истлевший.

Ютланд с интересом взглянул на ее посеревшее лицо.

– Ты чего?.. Вон там еще два, посвежее. Попинай, получи удовольствие.

– Я взрослая, – ответила она с достоинством. – Это тебе пинать бы, бить и обижать.

Он хмыкнул.

– Скажи еще, мудрая.

– А что? Женщины от рождения мудрые. Потому мы любим цветные камешки и красивых кукол. Зато ты сильный!

Он отмахнулся.

– Ты это уже говорила.

Она широко распахнула прекрасные глаза.

– И что?.. Ты мне можешь сто тысяч раз в день говорить, что я самая красивая, а я ни за что не стану тебя останавливать. Да хоть миллион раз!

– Не дождешься, – буркнул он. – Дурочка.

– Еще какая, – согласилась она охотно. – Здорово, да?.. Всем мужчинам нравятся дурочки. Особенно если еще и красивые!

Он покосился на нее с хмурым видом.

– Чего прикидываешься? Ты не дурочка.

– Это я уживаюсь, – объяснила она. – Приспосабливаюсь под твои примитивные и грубые запросы. Умных мужчины не любят и боятся, а с дурочками чувствуют себя легко и свободно.

Он подумал, вздохнул.

– Знаешь… не надо.

– Не надо чего?

– Приспосабливаться, – объяснил он. – Будь такой, какая есть. Не люблю притворства.

Она посмотрела ему в глаза и сказала торжественно:

– Хорошо, обещаю!

Он кивнул, удовлетворенный, а она подумала, глядя честно и прямо, щас тебе перестану, ага, жди. Сразу прибьешь. Не-е-ет, счастливая семейная жизнь, как говорила мама, если женщина приспосабливается так умело, что мужчина ничего не замечает, а для нее такое приспосабливание не в тягость, а в радостное ощущение победы и того, что сама обоим создает уютный мир, где оба счастливы.

Ютланд остановился, медленно вскинул руку к плечу и коснулся кончиками пальцев рукояти меча.

– Тихо.

Она застыла, испуганная уже этим жестом, Ютланд впервые протянул руку к таинственному мечу. Лицо так же впервые стало торжественным и непривычно строгим. Не мрачным и угрюмым, каким бывает чаще всего, а просто строгим.

Далеко впереди в темноте раздался тяжелый скрип, словно по каменному полу протащили скалу, затем тяжелый грохот.

Ютланд прислушивался некоторое время, но больше нигде ничего не скрипнуло, не стукнуло, только мертвая и гнетущая тишина.

– Пойдем, – велел он, – не нравится мне такое…