относительно рациона питания: все полезно, что в рот полезло? Так и в вашем случае. Вам полезно все, что успокаивает, позволяет жить в нормальном ритме, самому обслуживать себя».
Удовлетворившись сим объяснением, Остужев вернулся в дом и каждодневно продолжал свои послания усопшей Линочке.
– Дорогая моя, сегодня у меня была маленькая радость: к нам на кормушку, наряду с обычными в данное время года синицами, прилетели снегири. Это значит, что весна близко. Интересно, есть ли там, где ты сейчас пребываешь, такое понятие, как весна? Чувствуешь ли ты ее приближение? Сегодня я наблюдал в окно нашей спальни за снегирями и думал: какая жалость, что ты их не видишь! А может, как раз наоборот? И ты оттуда, где находишься, видишь все – и их в том числе?
Однако Остужев не просто отправлял в никуда свои сообщения. Он продолжал совершенствовать процесс. Много думал, считал, вскакивал ночами, записывал идеи. Улучшал не только «железо», которое занимало уже полкабинета, но и софт – программное обеспечение. А днем продолжал наговаривать сообщения своей Линочке.
– Дорогая, сегодня три года, как тебя нет со мной. Конечно, я предпочел бы уйти первым, но раз Господь распорядился так, а не иначе, что ж делать с Его волей. И, ты знаешь, боль – она утихла, а грусть по тебе и тоска – они здесь, никуда от меня не делись.
…И однажды она ему ответила.
Погибшая супруга ответила Остужеву в ту знаменательную ночь в письменной форме. Он не слышал ее голоса, однако ни секунды не сомневался в том, что это она, – настолько своеобычными и привычными для него были присущие ей, заметные ему обороты даже в маленьком сообщении:
– Могу общаться только письменно. И далеко не всегда. Сеансы связи возможны только в это время.
– «Это время» – какое? – набрал на мессенджере профессор. Ему, как всякому ученому, самым важным показался даже не тот факт, что он общается с покойной супругой, а те условия, при которых данный опыт возможно повторить.
– Ночь, – кратко написала умершая.
Петр Николаевич оглянулся и увидел, что вокруг него и впрямь темнота. Точнее, бледный подсвет мая, полночь, трели соловьев.
– Надо связываться в двенадцать ночи? – уточнил он.
– Типа того.
Как часто бывало еще при жизни: в самые важные моменты судьбы начинались суетливые бытовые разговоры ни о чем, отвлекающие внимание и не дающие осознать величину происходящего.
Так было на первом курсе, спустя два месяца после памятной первой вечеринки, когда юный Петя принес Линочке цветы и предложил выйти за него замуж: «Садись. Ты не замерз? Сейчас найду вазу. Надо их подрезать».
Так и теперь: говорили вздор по сравнению с огромностью случившегося. Слова выглядели рядом с самим фактом разговора мелкими и ничтожными. И все-таки профессор, замирая, набрал в мессенджере:
– Как ты там?
– Все хорошо, – ответила жена.
– Как тебе там… – Ему хотелось написать «живется», но совершенно понятно было, что этот глагол в данном случае неприменим, поэтому Остужев стер все, кроме первого «как», и вопросил: – Как… как у вас там все организовано?
Она отписалась незамедлительно:
– Ты даже не сможешь себе представить. Поэтому не будем больше даже упоминать об этом. А как ты?
– У меня все нормально. Часто думаю о тебе. – Последние слова были не совсем правдой. Профессор не просто
И тут в его мессенджере появилось от лица погибшей любимой лапидарное:
– Я знаю.
И эти слова тоже совпадали с ощущениями Остужева. Все то время, как не стало Линочки, ему казалось, что она незримо присутствует рядом с ним. Или даже постоянно, как бы пошло сие ни звучало, следит за ним с небес, помогает, а также пристально ревизует его поведение. Он решил уточнить:
– Ты все время видишь, как я тут?
– Нет. Но знаю, что происходит, в общих чертах.
И тогда Петр Николаевич решился на вопрос, который столь долго его волновал:
– Как ты погибла?
Однако покойная жена ушла от ответа:
– Извини, я не могу долго говорить. Приходи завтра в это же время.
