карповской вотчине, остается его дружина, которая уж показала, что недооценивать ее не следует. Я бы на месте ляхов тоже постарался в первую очередь извести именно ее. Потому совет и решил, что Карпову надлежит садиться у себя в осаду и ждать подкреплений.

– И как к этому отнесся боярин?

При этом вопросе Трубецкой внимательно посмотрел на пребывающую в задумчивости Лизу. Нет. Даже его ревнивое сердце не углядело сейчас ничего, кроме деловитой заинтересованности.

– Да нормально отнесся.

– То есть ни о чем не просил, не требовал, не выдвигал условий? Вообще ничего?

– Просил только не задерживать его-де, времени совсем мало.

– Вот, значит, как. Ай да Карпов. Ай да сукин сын.

– Ты это о чем, Лиза?

Между тем княгиня, не отдавая себе отчета, взяла со стола краюху хлеба и откусила добрый кусок. Прожевала. Подхватила крынку с молоком и запила, пустив по подбородку две тоненькие белые бороздки. Спохватилась и быстро утерлась рушником.

– Ваня, сколько воев ты сможешь собрать до завтрашнего вечера?

– Вряд ли больше пятисот, – растерянно ответил тот.

– Верховых?

– Ну да. Тут моя дружина да люди из боярских дружин. Ну, может, еще кого из купеческих да окрестных помещичьих сыновей. Но вряд ли больше шестисот. Я даже твоего Егора с его десятком в расчет не беру, потому как они скорее по матушке-земле ходоки, а не наездники.

– Ага. Но эти-то шесть сотен в бою не оплошают?

– Нет, конечно. Учения мы постоянно проводим, сама ведаешь. Но к чему ты это все спрашиваешь?

– Вот что, Ваня. Нужно тебе как можно скорее собирать этот конный отряд и выдвигаться на ляхов.

– Шестью сотнями против семи тысяч? Смеешься?

– Нет, не смеюсь. Я Карпова хорошо узнала, пока мое сердечко по нему стонало. Уж поверь мне, Ваня, он за своих людей и в огонь, и в воду. И последнее, что станет делать, это подвергать их опасности. А тут что вытворяет! Ляхи к нему заявились, так он их под корень, да еще и за пограничным рубежом достал обидчиков. И не единожды. Нешто не знал, что разворошит осиное гнездо? Знал. И сам нам о том сказал. Мол, показать гниль новгородцев. Но те, даже возжелав стремглав прийти к нам на помощь, не обернутся быстро. Просто не смогут. Потому как им времени потребно даже больше, чем нам. А тут еще и затеялся свалить Аршанского.

– Прости, Лиза, но я что-то не улавливаю, о чем ты. Мы ведь все это знали. Ну разве только Аршанский…

– Ваня, как ты не понимаешь? Вспомни, как Карпов получил дворянство.

– Ну-у, отправился впереди войска, захватил и удерживал каланчи до подхода Николая с армией.

– Так, да не так. Для начала он изрядно потратился на снаряжение своей сотни. Выпросил у тетушки дозволение нанять дополнительный десяток и экипировал его полностью за свой счет. А сколько всего громыхающего и жутко дорогого он утащил с собой, это вообще отдельная история. И как результат – добился своего.

– То есть ты хочешь сказать, что все три года он готовился к тому, что сейчас творится?

– Именно! – ткнув в грудь мужа пальчиком, подтвердила княгиня. – Он подготовился и фактически вынудил Аршанского действовать против него, начав сближаться с нами и проводя политику в пику Литве. Р-раз – и он провоцирует ляхов на крупный набег, а ничем иным это не является, коль скоро воеводство находится в рокоше. Два – и Аршанский слетает с игровой доски, а Карпов в одночасье становится боярином. Три – и пришедшее на псковскую землю войско оказывается разбито дружиной новоявленного боярина. Плевать ему на Новгород. Он добивается того, чтобы вече заглядывало ему в рот и внимало каждому слову, почитая на вес червонного золота. И госпиталь, и школы, и прием руды у крестьян – все это звенья одной цепи. С рудой он, правда, опростоволосился, но еще вывернется. Опять же, кроме крепостных, и вольные сдавали руду его приказчикам, и именно они, а не крестьяне имеют голос на вече. Так что не так чтобы и опростоволосился.

– Хм. Выглядит все очень даже стройно. Но, с другой стороны, он ведь слуга Николая, и значит, все это нам на руку.

– Ты ничего не понял? – вновь откусывая хлеб и запивая его молоком, разочарованно спросила княгиня.

– Что я должен был понять, Лиза?

– Да то, что он больше не в одной с нами упряжке. Он сам по себе. Чего так смотришь? Он верно служил московскому престолу, а его по первому огульному обвинению – в кандалы. Плевать на то, что потом разобрались и решили использовать ситуацию в свою пользу. Потому как это было потом. Он этого не забудет и не простит. Вот скажи, с кем он заявился на совет?

– Ну, сидел он…

– Не сидел. Тут каждый сидит на предписанном ему месте. Пришел. Беседовал. Переговаривался.

– С Пятницким.