Услышав это, вече зашумело и потребовало подробностей. Боярину ничего не оставалось, кроме как осадить. Разумеется, ему не стоило вворачивать аргумент о невозможности столько заработать. Но нужно же было как-то ввернуть руку Москвы.

– Так вот, господин Псков, – продолжил Иван. – Все знают, что кузнец Лука давно и крепко невзлюбил меня. Он бывал у меня в Замятлино и видел, как там поставлено дело. Спросите его, могу ли я заработать столько серебра?

– Лука, чего молчишь? – послышалось из толпы через несколько секунд ожидания.

– Слово-то через губу выплюни, к тебе ить честной люд обращается, – раздался еще один недовольный голос.

– Ну чего привязались? – громко возмутился Лука. – Ну бывал я там, видел тамошние печи. Как, не ведаю доподлинно, но железо там выделывают по- иному.

– А в подтверждение того, что я не вру, пускай боярин Медведков, коий любовью к Москве не отличается и ведает податями, велит принести податные книги и сообщит вечу, сколько податей от меня поступает в казну земли псковской.

– Чего воду мутишь? – поморщился названный боярин, сторонник Новгорода. – Я и так скажу. Точную цифру не упомню, но сорок тысяч точно.

– Сорок тысяч, господин Псков, – громко возгласил Иван. – Пятая деньга от дохода. И знать, тот доход у меня есть, коль скоро в казну исправно вношу. С этим разобрались. Что до дружины, то согласно закону любой дворянин имеет право содержать либо боевых холопов, либо дружину, по способностям своим. Но по первому требованию он должен представить своих людей под команду князя или выступить в поход по его воле и воле веча. Где я преступил закон?

– По закону все.

– Не преступил.

– Все по чести, – послышались выкрики из толпы.

– Да. Бог дал мне возможность заработать. Так что же гневить его за это? Отчего не поставить школы, не пожертвовать на храмы и госпиталь? То дело богоугодное. Московские учителя не нравятся? А скажи-ка, Никандр Лаврентьевич, коли я учителей из Литвы пригласил бы, ты, поди, не возражал бы?

– Литва нас под себя прогнуть не хочет, – подал голос боярин.

– Это тебе они рассказали, пока ты учился в их коллегиуме и университете? А вот мне мнится, что как раз прогнуть нас под себя они и желают. А еще и веру нашу православную у нас отнять.

При этих словах поднялся такой шум, что несколько минут невозможно было сказать ни слова. Карпов терпеливо ждал. Аршанский и Пятницкий из литовской партии явно занервничали, что несколько обнадежило. Наконец после длительного стояния Карпова с умиротворительно поднятыми руками гвалт стих.

– Господин Псков, конечно, можно сказать, что я вру. Но я готов доказать свою правоту. Пусть здесь и сейчас боярин Аршанский достанет свой нательный крестик и покажет его честному люду. Коли на нем православный крест, я паду перед ним на колени и буду молить о милости. Да только не будет этого! Потому что боярин наш – католический выкрест!

Последнее Иван буквально выкрикивал, чтобы перекричать толпу. И видя испуг в глазах боярина, понял, что угодил в самое сердце. Самый молодой из бояр во время учебы в Вильно поддался уговорам преподавателей настолько, что согласился даже не на униатство, а на принятие католичества. Причем это был не политический шаг. Молодой боярич принял католическое учение всей душой.

Ай да Кузьма! Ай да сукин сын! На руках паршивца носить, не то что сестру отдать за его сына. Надо же, каков талант у мужика. За каких-то три года создать разветвленную разведывательную сеть. Причем не только в Пскове, но и за его пределами. Дорого. Но до последнего медяка оправдано.

На глазах Ивана и всего веча сейчас рушился боярский род Аршанских в пяти поколениях. Нет, никто не станет судить его или отбирать у него имущество. Вовсе нет. Вече просто лишит его боярского звания. Уж это-то в силах народного собрания. А суд… Суд еще состоится. Позже. Будет знать тля, как приводить на псковскую землю ворога. Но на сегодня хватит и того, что у него сейчас вышибут опору из-под ног.

– Амалия, боже, ты меня с ума сведешь. Ну не могу я иначе, понимаешь ты или нет!

– Константин, что значит «не можешь»? Ганс же не присоединяется к войску. Так отчего и ты не можешь остаться в стороне? – возмутилась молодая женщина с годовалой дочерью на руках. Говорила она с заметным немецким акцентом.

Пятилетняя сестра малютки держалась за подол матери. Сын, сорванец шести лет, уже убежал на конюшню помогать собирать в дорогу отцовского боевого коня. Ну или, если хотите, путаться под ногами конюха и оруженосца.

– Дорогая, Ганс, по сути, наемник и состоит на службе в качестве коменданта пограничной крепости. Его никто и не зовет в поход. Но уверяю тебя, если бы он получил приказ, то, несомненно, выполнил бы его.

– Костя, даже если ты решил забыть, чем мы ему обязаны, вспомни о том, что случалось со всеми, кто отправлялся его грабить.

– Прекрати, Амалия. Ты прекрасно знаешь, что я не забываю ни добра, ни зла. И уж точно никого не боюсь. Но я ничего не могу поделать. Шляхтичи воеводства возвестили рокош[12]. Воевода собирает рушение[13] против Пскова.