изничтожил всех без разбору. А это уже пахнет войной.

– Ну так нам оно только на руку, – пожал плечами Иван.

– На руку? – вздернул бровь князь.

– А почему нет? Я знаю доподлинно, чьим серебром было оплачено то нападение. Если будет затеяно следствие, то и доказать сумею. Надо же когда-то начинать ослаблять позиции литовской партии. Все так, князь. На этот раз постарались не москвичи. Боярина Аршанского работа.

– И что дальше? Людская кровь?

– А выхода иного нет. В прошлом году на шведский престол сел Карл Двенадцатый, и он, не в пример своему батюшке, вовсе не горит желанием заниматься мирным реформированием Швеции. Напротив, с завистью взирает на русского царя, уже не первый год успешно воюющего с турками. Вот ничуть не сомневаюсь я в том, что он решит развязать войну. И тогда уж крови прольется куда больше.

– Карл Двенадцатый – мальчишка шестнадцати лет от роду.

– Царь Николай в семнадцать отправился на Азов. А с шестнадцати был соправителем своего покойного батюшки, выказав при этом недюжинные способности и ум. Отчего ты в этом отказываешь шведскому королю, князь?

– Хм. К чему ты клонишь? – явно заинтересовался Трубецкой, но никак не мог уловить суть.

– К тому, что сегодня я постараюсь свалить боярина Аршанского. Причем не его одного, а лишить боярства весь род. Если сейчас война с Литвой под вопросом, то после такой потери в своей партии великий князь литовский непременно нападет. Или может навсегда распрощаться с намерением подмять под себя Псков.

– Насчет Аршанского точно?

– Никогда нельзя быть уверенным в чем-либо абсолютно. Но возможность такова, что сорваться все может только при сильном невезении.

– И все же это будет война, – не сдавался князь.

– И заметь, наши новгородские братья, как всегда, не станут спешить с помощью, – уточнил Иван.

– И что с того? Так всегда было.

– Правильно. Но только в этот раз по псковской земле разлетятся слухи один краше другого, и неприязнь к Новгороду будет постоянно подогреваться.

– И тогда потеряет свой авторитет и новгородская партия, – помяв подбородок, заключил Трубецкой.

– Именно, князь. Зато на волне побед твой авторитет станет расти, как тесто у доброй хозяйки. Оглянуться не успеешь, как бояре уже не смогут с тобой не считаться. И плевать, какой они будут партии. Сейчас-то и москвичи не больно тебя жалуют. Но как только ты своротишь рыло литовцам, все изменится. Всем скопом захотят тебя сковырнуть и умоются, потому как ничего не смогут поделать с людской волей.

– То есть ты решил вот так, единым махом, переворошить все устои.

– Не единым махом, князь. Мы к этому шли долгие три года. И сделать за это время успели многое. И госпиталь, в котором великая княгиня лично обихаживает хворых крестьян да посадских, в том ряду не на последнем месте.

В следующий миг на смену монотонному тиканью ходиков на стене пришел довольно громкий щелчок. Вслед за этим растворились створки, и из темного проема появилась кукушка, огласив всем, что минул очередной час.

Мите так и не удалось создать механизм кукования. Он его попросту подглядел у немецких часовщиков, разместив внутри своих часов небольшие мехи и свистульку. Но какая, собственно говоря, разница, если все работает в лучшем виде.

Мало того, в прошлую зиму в Замятлино был запущен часовой завод. Причем сразу на серьезном уровне, с большим числом как работников, так и станков. Его продукция уходила влет. Сказывалась и сравнительно невысокая цена, и исключительное качество товара.

Правда, сам владелец завода в настоящий момент занимался делами, далекими от производства часов. Что, в общем-то, и понятно. Работа на заводе при отлаженном производстве слишком монотонна и скучна для натуры деятельной и не обделенной талантами. Так что всеми делами там вертел Миронов Аркадий Серафимович. О как! Впрочем, и батюшка его не хуже. Стоит во главе всего большого замятлинского хозяйства. Какой уж тут кабальный. Ближайший соратник и никак иначе.

– Время, – глянув на часы, произнес Иван. – Князь, – легкий поклон Трубецкому, – княгиня, – теперь Елизавете, – прошу простить, но мне нужно торопиться и кое-куда поспеть. А через час быть на Соборной площади.

Проводив взглядом вышедшего Карпова, Трубецкой продолжал задумчиво смотреть на закрывшуюся дверь. Потом перевел взгляд на супругу и вздохнул.

– Опять, – сощурив глаза в узкие щелки, прошипела Лиза.

– Бог с тобой, Лизонька, – как-то вяло отмахнулся Трубецкой и опустился на стул. – В верности твоей телесной сомнений у меня уж давно нет. – Горестно улыбнулся и продолжил: – Только в сердечке твоем живет другой.

– Ох, Ванюша, и какой же ты у меня дурачок, – поднявшись со стула и прижав голову мужа к груди, со смешинкой ответила Лиза.

– Смешной? – не отрываясь от ее груди и обдавая жарким дыханием даже сквозь ткань фартука, платья и нательной рубахи, спросил князь.