сотрудниц одного знаменитого голландского борделя. Теперь мировое сообщество признает, что Эрвину Кумару нельзя доверить даже собаку, не то что страну. Это очевидно всем.
Неприятности начинаются позже, когда между странами и группами стран, якобы дружественными и имеющими одинаковые, сходные или не противоречащие друг другу цели, возникают разногласия. Нормальные разногласия закончились бы грубыми словами и извинениями, но совсем иначе обстоит дело, когда одни люди, наученные убивать и владеющие самым крутым оружием на свете, не ладят с другими людьми, столь же хорошо обученными и вооруженными. Обмен любезностями превращается в обмен предупредительными выстрелами, и глазом моргнуть не успеешь, как развязалась небольшая битва. Небольшие битвы становятся происшествиями международного масштаба, приводящими к недоверию; недоверие порождает конфликты.
Вследствие ряда незначительных разногласий мы теперь не-воюем с:
– Объединенными Оперативными Силами (созданными в поддержку Аддэ-Катира Францией, Вьетнамом и Италией, командующий – Батист Вазиль);
– Аддэ-Катирской Оборонной Иницитивой (ею заправляет грозная женщина из Зальцбурга по имени Рут Кемнер, состоящая в таком огромном количестве организаций, что сама уже не помнит, за кого воюет);
– ООН («добрые», пистолеты носят в кобурах, выглядят миролюбивее катирских пастухов, стерегут аэродром на случай неизбежной гуманитарной катастрофы);
– Армией Аддэ-Катира (Верховный Генералиссимус и Президент-Император – Эрвин Кумар, старательно проматывающий остатки-сладки национального благосостояния);
– Свободными Катирскими Пиратами (воры, патриоты и поджигатели всех мастей, возглавляемые Захир-беем и готовые украсть что угодно, когда угодно и откуда угодно);
– Южно-Азиатским и Панафриканским Стратегическим Содружеством (чертовски милые люди, в общем-то, и, к счастью, разбили лагерь так далеко от нас, что мы видели их лишь в самом начале размолвки);
– в некоторых прискорбных случаях с самими собой, потому что на войне всякое бывает.
Раз уж Аддэ-Катир стал зоной военных действий, все стороны, по-видимому, сочли, что будет неприлично этим не воспользоваться.
Мастер У рассказывал нам о своей бабушке, верившей в поистине несметное количество преисподних. Ад представлялся ей огромным визирским дворцом или зданием правительства, где каждому аспекту страдания отведен свой этаж. Есть Ад Ползающих Мух, Ад Колючего Белья, Ад Еле Теплого Супа – словом, любой, какой только можно вообразить. Ад Стояния в Очереди, Ад Болтливых Соседок, Ад Безмолвного Горя, Ад Кипящей Смолы, Ад Раздавленных Пальцев и прочие преисподние, которые она отказалась назвать, но в общих чертах обрисовала закатыванием глаз и многозначительными кивками. Ады неупорядочены (кроме тех, чью суть составляет упорядоченность), председательствуют там неподкупные стражи, а дела ведут садисты, реформаторы и прочий непримиримый народ, которых нипочем не отговоришь утащить, бросить, отвести или спихнуть тебя в уготованный ад. Есть даже Ад Неопределенного Ожидания, где ты просто сидишь и ждешь, пока тебе объявят преисподнюю. Вечно.
Если существует Ад Непопадания под Пулю, то я в нем. Идет война (то есть не-война, как две капли воды похожая на войну), а я не у дел. В самом горниле и одновременно в стороне. Мои знакомые и незнакомые идут в атаку, патрулируют территории, иногда гибнут. Меня к этому готовили, но я по- прежнему остаюсь, как сказал бы Ронни Чжан, запасным хреном на оргии. Мой звездный час еще не пробил. Звездные минутки бывали – все-таки генерал Копсен не расходует ресурсы понапрасну, – но случаются они редко и не приносят удовлетворения. В общем, я смирно жду своего часа, размышляя о больших и важных делах.
Моя палатка синего цвета. Лежа на спине, я могу поднять левую ногу и большим пальцем зацепить тонкую шелковую нитку, свисающую с потолка. Правая нога почему-то не дотягивается. Я прихожу к выводу, что дело в неправильном угле, а не в разной длине ног, хотя ноги у меня (как у любого человека) действительно немного разные; все же думается, загвоздка в угле. Вчера я пришел к противоположному заключению. Сегодня я перевернул матрас и окончательно убедился, что моей правой ноге мешает угол. Я веду этот спор с самим собой, спасаясь от скуки. Не помогает.
Иногда мне дают идиотские задания, просто чтобы я не сошел с ума. Они окончательно утверждают меня в мысли, что все происходящее – иррационально и необъяснимо; единственным логичным ответом на это будет безумие. Интересно, как я узнаю, что спятил?
Через полчаса я встану и побегу на базу, где четыре часа кряду буду пытаться выжить и мучиться совестью за то, что меня не подстреливают.
А пока читаю письма. Две недели назад я написал домой: Евангелистке, Ма Любич и старику Любичу (я старался помалкивать о Гонзо, он сейчас на каком-то опасном и сверхсекретном задании). Еще написал доктору Фортисмиру и отправил несколько весточек людям, до которых мне нет дела, надеясь, что им есть дело до меня. Элизабет Сомс я писать не стал: не хочу, чтобы она видела меня здесь, за этим занятием. Ее место в Криклвудской Лощине, и покуда она там, я тоже там, и мастер У, и маленький кусочек жизни до Джарндиса целы и невредимы. Кроме того, мне стыдно за «непопадание под пулю».
Старик Любич ответил, что Ма Любич от волнений скинула пару килограммов, но она заглавными буквами опровергла его слова. Сказала, что отправила мне посылку, хотя я ничего не получал. Доктор Фортисмир велел не забывать о личной гигиене и поделился разными новостями из дома – похоже, они там прекрасно обходятся без меня. Он приложил университетское прошение о новом бассейне для женской команды по водному поло, о которой он теперь хлопочет, и добавил веселенький постскриптум: мол, я непременно должен прикупить здесь
