к счастью, пользуюсь его услугами лишь однажды, после чего быстро понимаю, что первым делом надо беречь голову.
Так оно и идет. Я учусь, тренируюсь и живу в зеленой комнатушке на самом дне муравейника, которым заправляют генерал Копсен и профессор Дерек. Ронни Чжан живет этажом выше, где все точно такое же, вплоть до последнего стула, но ему отвели две комнаты, которые он превратил в одну. Нас он в гости не приглашает, хотя время от времени мы собираемся возле его двери и потом вместе куда-нибудь бежим или одолеваем штурмовую полосу. Иногда мне достается увольнительная – обычно потому, что подходит моя очередь, но порой я оказываюсь среди победителей какого-нибудь причудливого состязания (к примеру, нас по отдельности запирают в кладовке с разными продуктами, из которых мы должны изготовить оружие и затем прийти к следующим выводам: 1) оружие – это не всегда то, чем можно ударить, но и то, на чем можно поскользнуться или что попадает в глаза и жжет; 2) оружие повсюду; 3) оружие не повсюду; если для его изготовления требуется больше сил, чем оно того стоит, надо как можно сильнее треснуть врага по башке). Когда такое случается, я обычно еду в Криклвудскую Лощину и навещаю родителей Гонзо. Временами стучу в дверь собственного дома или отпираю ее спрятанным ключом. Иногда там поджидает записка, еда в холодильнике и пачка старых авиабилетов в мусорной корзине. Чаще всего мне хочется посидеть на кухне Ма Любич и послушать жужжание пчел за окном. С ней и со стариком Любичем мы болтаем о жизни и о всяких пустяках, а потом я брожу по Лощине в надежде случайно встретить Элизабет. Порой стою на утесе, с которого мы развеяли прах мастера У, и пью чай из термоса. Однажды мне почудилось, что она карабкается ко мне по склону, но никто не пришел.
Гонзо я почти не вижу. Он занят преуспеванием в обычной жизни, и меня греет мысль, что, сойдя с пути, я удержал на нем друга. Странно, конечно, что я стал государственным угнетателем, но мало-помалу я прихожу к выводу, что вношу посильный вклад в защиту концептуальных основ толерантности, и вообще, за нашими услугами обратятся в последнюю – ну, точно не в первую – очередь. С некоторым скрипом я в это верю, хотя большую часть времени просто не задаюсь такими вопросами.
Во дворе Ронни Чжан дерется с сержантом Хордлом. Я наблюдал за шифу Чжаном три месяца, но старался не попадаться ему на глаза. Я учился чуть хуже Ричарда П. Первиса и примерно на одном уровне с остальными любимчиками Джорджа Копсена. На вид я был безразличным учеником, но не плохим, потому что плохим ученикам Ронни Чжан уделяет повышенное внимание. Мои навыки совершенствовались примерно с той же скоростью, что и навыки Райли Тенча, сухопарого жилистого офицера с дипломом по военной истории и «большим будущим». Райли Тенч дерется вежливо, как будто считает дурным тоном удивлять противника, но бьет сильно и не сдается до последнего. Он примерный солдат, безразличный упорный труженик, вот почему я выбрал его образцом для подражания. Пока я на одном уровне с Райли Тенчем, передо мной не будут ставить непосильных задач. Райли – не Гонзо.
За время подготовки я еще ни разу не видел, чтобы у Ронни Чжана был такой достойный противник. Хотя мальчикам и девочкам из элитных подразделений часто удается его задеть, эти удары словно уходят в никуда, их целиком поглощают стальные ноги, грудь бочкой и уродливая продолговатая голова. Ронни Чжан – такой же виртуоз жесткого рукопашного боя, как Андре Гигант – крупный малый. У него прямые, мощные и очень-очень быстрые удары. Они мягко ложатся на голову и грудь его противника, потому что бой тренировочный, а ломать и калечить учеников все-таки не стоит, даже таких, как этот.
Сержант Хордл начинает последнюю комбинацию ударов, когда Ронни Чжан нежно сбивает его с ног и окунает в пыль. В данном случае «нежно» означает, что дело обходится без хруста и треска; сержант Хордл грянулся так, что дрожь земли я почувствовал грудью. Зрелище в любом случае впечатляющее, потому что Ронни Чжан среднего роста (и это еще громко сказано), а сержант Хордл очень высок. Кроме того, он из второго батальона парашютных войск, то есть мышцы у него чуть мягче железа. Хордл вскакивает на ноги и широко улыбается.
– Дерьмо, – говорит Ронни Чжан, – дерьмо собачье, а не драка. Ты кто, мать твою, – балерина с яйцами? Или хористка в красном берете? Если тебя раздеть (и не лыбься тут, мы оба знаем, что мне не слабо?), если я собственными руками раздену тебя до трусов, чего я делать не стану – мало ли где ты шлялся, – то под формой будут чулки и пачка? Если ты решил, что я оскорбляю
Таков сократический метод от Ронни Чжана. Мощный стимулирующий прием разрабатывался годами и лучше всего действует, когда ученик внешне скрывает, что ему стыдно, но подсознательно заставляет себя совершать невозможное и в итоге становится (по словам Ронни Чжана) охеренно крутым говнюком. Сержант Хордл пропускает ругательства мимо ушей. Он приходит в себя, встает рядом с остальными учениками, и все понимают, что он действительно крут, очень крут.
Ронни Чжан с глубоким неодобрением провожает его взглядом и для порядка обругивает еще нескольких солдат. Наконец он смотрит в наш угол двора и останавливает взгляд на мне. Нехотя оценив мои возможности и явно не увидев повода для восторга, он подходит, приглядывается и хмыкает. Я не пользуюсь приемами, которым меня научил мастер У. Проект «Альбумин» для меня – новая арена. Я изучаю жесткий стиль так, словно никогда не владел мягким. Нельзя перемешивать приемы, надо умело их комбинировать. Для крепости кулаков я бью мешок с проволочными мочалками, но без фанатизма – нам велели беречь руки, чтобы в случае необходимости мы смогли управлять системами вооружения. То, что нам одновременно приказали стать мастерами ближнего боя, – одно из присущих этому миру противоречий.
– Кто этот пентюх? – вопрошает Ронни Чжан.
