Обнаружив девушку у постели больного, причем даже без медицинской маски, Вениамин сперва ахнул и попытался ее выпроводить: «Полли, что ты творишь, ты же микробиолог!», но девушка с вызовом посмотрела ему в глаза и, не двигаясь с места, отчеканила: «Вот именно. Я знаю, что мы уже все заразились этим вирусом, — либо на станции, либо друг от друга».

Вениамин осуждающе покачал головой, но ничего не сказал. Полина была права. Санитарно-эпидемиологический режим полетел в тартарары в тот момент, когда они открыли шлюз. Старик (хозяин станции, отец погибшей девушки?) мог быть доволен, вирус получился что надо: он не боялся высушивания, переносился с пылью и начинал выделяться от больных задолго до появления первых симптомов. Да, респираторы задержали бы его, а стандартная стерилизация в шлюзе убила бы, но кто ж знал?! Когда на станции вспыхивает эпидемия, ее обычно «запирают» на карантин и рассылают предупреждения на всех частотах! Почему заговорщики не поступили так же — разумеется соврав про относительно безобидный грипп или ветрянку? Ведь иначе они подвергали смертельной опасности не только случайных гостей, но и себя — Тед же уже предлагал вскрыть криокамеры!

Дневник дал косвенный ответ и на этот вопрос.

На станции ждали не «Космического мозгоеда», а мобильную лабораторию «жаб», центавриан, лучших биотехнологов в Галактике. За кругленькую сумму они согласились прилететь в зараженный медцентр и, не задавая лишних вопросов, создать антивирус и разморозить заказчиков. Перед тем как лечь в криокамеру, Старик запаролил станцию и отправил коды центаврианам, чтобы исключить случайных гостей.

Как и та девушка, «Космический мозгоед» оказался в неудачном месте в неудачное время. О логике ксеносов оставалось только гадать. То ли они открыли шлюз для себя, тем самым шифрованным посланием, и лишь после обращения Станислава сообразили, что транспортник не относится к флоту станции. Толи, напротив, сразу узнали давнего врага и заманили его в ловушку, а теперь крутятся поблизости, злорадно потирая зеленые ладошки и выжидая, чем все закончится. А может, центавриане сочли «Космического мозгоеда» авангардом полиции, решили не вмешиваться в человеческие разборки, услужливо распахнули шлюз и удрали.

Дверь медотсека приоткрылась, пропуская Теодора, и встрепенувшиеся было Полина с Вениамином все поняли по его лицу.

— Сколько? — чуть слышно шепнул Дэн, когда пилот тяжело опустился на стул возле его постели.

— Четыре дня, — так виновато пробормотал пилот, словно это была его вина. — Они нам очень сочувствуют, но раньше прилететь никак не могут…

Следом в дверях показался капитан, поманил Вениамина пальцем.

— Они посоветовали нам лечь в криокамеры, — с кривой усмешкой сообщил Станислав, отведя друга в дальний конец коридора.

— Смешно, — согласился Вениамин. — Кстати, Стасик, о криокамере… Я понимаю — благородство, самопожертвование и все такое, но, если есть шанс спасти хоть одного человека… или киборга, глупо им не воспользоваться.

— Киборги отпадают, уговорить их мы не смогли, а заставить не получится. — Станислав снял фуражку, покрутил на растопыренных пальцах, словно прикидывая, куда бы подальше ее зашвырнуть. — Стыдно признаться, но от этого мне чуть-чуть легче. Приходится выбирать между четырьмя, а не шестью.

— Между тремя, — с укоризной поправил его Вениамин.

— Так мы опять до лисы договоримся.

Доктор вытащил из кармана халата прозрачный флакончик с таблетками, показал другу и снова спрятал:

— Вот. В руки не дам, а то мало ли, но будешь знать, где его искать. Они хорошо растворяются, безвкусные. Женщине хватит одной, мужчине — двух. Киборгу, возможно, пяти, но он распознает снотворное раньше, чем оно начнет действовать. В общем, решай.

— Хорошо, — коротко ответил капитан.

Вениамин вернулся в медотсек, и при виде открывшейся картины у доктора защемило сердце.

Ни Ланс, ни Дэн так и не научились «правильно» болеть. По ним либо ничего не было заметно, либо они переходили в полуспящий, максимально экономичный режим, как никогда напоминая кукол. Сидящие рядом друзья мало от них отличались. Придавленные горем, о своей смерти они словно позабыли. До нее было еще три дня, а здесь счет шел на часы.

Сеня навытяжку лежал рядом с Лансом, громко мурлыча. Он не ел с утра, и даже когда Полина сунула ему миску под самый нос, только пару раз лизнул любимый кошачий паштет и отвернулся. Нос у кота был холодный, глаза ясные, и временами они с пугающей девушку сосредоточенностью принимались следить за чем-то невидимым, хищно кружащим по комнате то ближе к кровати, то чуть дальше, но никуда не уходящим. Тогда кошачье мурлыканье становилось особенно громким и тревожным.

Сколько привидений уже летает по этой станции?!

Доктор подошел к постели, проверил показания приборов. Перекрыл трубку капельницы, но менять опустевший пакет не стал. И так уже влили в бедного рыжика все, что только можно.

— Неужели больше ничего нельзя сделать? — не выдержал Теодор.

— Только молиться святому Иммунитету, — грустно пошутил Вениамин. — Возможно, к нам он прислушается внимательнее, чем к мерзавцам, заварившим эту кашу.