– Слющай, Иисус был распят в трыдцать тры года. Ты считаешь, это весело?

– (Резко прекращая плакать.) Нет. Я что-то передумала.

– Вот и славненько, гогона. Давай чуток посидим, подождём, когда появится третий. А пока его нэт, выпьем ещё нимнога и душэвно побэсэдуем на одну интэресную тэму.

– Какую?

– Секс.

(полтора километра от метро «Алтуфьевская»)

…Встреча была назначена на восемь вечера, и он опаздывал. Cначала стоял в пробке, потом хаотично искал, где поставить машину. Коллеги, по традиции, остались внутри «ауди» на стоянке: он строго-настрого приказал им ждать сигнала. Стоило бы поехать на метро, но не смог себя пересилить. Подняв воротник кожаной куртки, ёжась от сильного ветра, долговязый прохожий вышагивал по дворам однотипных панельных домов, уточняя дорогу по навигатору смартфона. Удивительно, полчаса от центра Москвы – и ты попадаешь в разверзшиеся врата ада. На Чистых прудах и Тверской давно все киоски снесли, а тут сколько хочешь: и шаурма, и гамбургеры, и выпечка в тандыре. Слева говорят на таджикском, справа на узбекском. Северные районы уже настоящее среднеазиатское гетто, хотя никто этого не признаёт. Гастарбайтеры снимают обшарпанные бабушкины квартиры, селятся там по двадцать человек – одна смена спит, другая пашет. У дорог блистают огнями наспех собранные из пластмассовых блоков магазинчики и кафе. Реклама обещает десять роз за пятьдесят рублей, стакан горячего кофе за сто и «эконом-стрижку». Обезьяний язык. Девяностые годы застыли на окраинах и никуда уходить не хотят. Какое счастье, что он далёк от этого.

У грязной витрины продуктового орут матом алкаши.

Вечер только начинается, а они в стельку. Человек поморщился, сверил адрес по смартфону. Вроде правильно. Вот тот самый дом, клон в шеренге «панелек». Руководствуясь сохранённой эсэмэской, посетитель набрал код на двери подъезда, поморщился, обоняя запах кошачьих экскрементов, и поднялся на лифте с разбитым зеркалом на девятый этаж. Позвонил, как и было условлено, – три коротких птичьих трели.

Дверь открыла худенькая измождённая женщина, вся в чёрном.

– Добрый вечер, я по объявлению.

– Вы Алексей Петрович?

– Да.

– Заходите.

Женщина отступила, и он вошёл в прихожую, стараясь удержаться на «пятачке» коврика. Снял ботинки, аккуратно пристроил куртку на крючок-вешалку, машинально пригладил жиденькие волосы. Послышался лёгкий скрип – дверь комнаты напротив приоткрылась, выглянул мальчик – коротко стриженный, на вид лет десяти. Лицо ребёнка выделялось на фоне стены бело-серым пятном нездоровой бледности. Тут семи пядей во лбу быть не надо, чтобы понять – парень болен, и серьёзно. Ну что ж, значит, выбора у его мамочки нет. Отдаст все, что имеет. Слава тебе Господи, хоть не зря в такую даль тащился. Наверняка покажут нечто интересное.

– Миша, иди в свою комнату, – сухо сказала женщина. – Мама занята.

Человек ожидал: мальчик либо расплачется, либо начнёт ныть, дабы настоять на своём (дети сейчас ох какие капризные), однако, к величайшему удивлению гостя, ребёнок повернулся, словно солдат на параде, и исчез в дверном проёме. Хозяйка пригласила гостя в большую комнату со старомодной советской мебелью, обеспечивавшей запах затхлости: его пытались заглушить дешёвым ароматизатором, в итоге получилось совершенно омерзительное амбре. Человек с презрением оглядел коричневый шкаф из прессованных опилок, присел за стол и улыбнулся – вежливой улыбкой, дававшей понять, насколько мало у него времени.

– Итак, что именно вы хотите продать? На фото качество не особенно-то и видно.

Женщина отошла и стала поспешно рыться в вещах.

«Они даже прятать нормально не умеют, – мысленно усмехнулся человек. – Реши я её ограбить, всё прошло бы как по маслу. Впустила в квартиру незнакомца, живёт вдвоём с ребёнком, а уж найти ценности в «двушке» на пятьдесят квадратов – как не хуй делать. Но я хороший парень. Я такой лажей не занимаюсь, в моей фирме всё официально». Он намеревался ещё пару минут понаслаждаться своей честностью, когда хозяйка поставила на стол НЕЧТО – у него сразу перехватило дыхание. Спокойствие в секунду улетучилось, он непроизвольно подался вперёд. ДА МАТЬ ВАШУ. НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Перед ним стояла шкатулка с набором крупных дореволюционных (это было видно невооружённым глазом) бриллиантовых цацок. Серьги, колье, браслет и два кольца. Навскидку – сотня тысяч баксов, а если брать оценку как антиквариат – ещё и дороже. У человека разом вспотели ладони, он с величайшим трудом вернул себе флегматичный вид. Всё понятно. Семейные драгоценности. Муж умер или сбежал, денег нет, ребёнок заболел, вот и распечатали единственное… что осталось от прабабушки, какой-нибудь княгини или графини, блиставшей на петербургских балах. Ему много раз попадались старинные вещи… но, разумеется, совсем другой стоимости. В голове мелькнуло: он словно шахтёр, годами тупо рубавший уголь и внезапно наткнувшийся на самородок.