из-за просроченной визы вместе с тархуном и петрушкой, а я едва уношу ноги. Я за считаные дни научился быстро убегать – и от полиции, и от скинхэдов.

Заработка нэт. Еды нэт. Клянусь мамой! Что дэлать дальше?

Я умею руководить государством, но тут меня и в крэсло секрэтаря горкома не посадят. Я был министром обороны, мог бы прэдложить свои услуги в завоевании Сирии (с Германией ведь справился), но я уже достаточно изучил саврэменную ситуацию: нэт, во мне не нуждаются. Сплошная и повсэместная антисоветчина, кацо. Тут целый «букет» подразделов пятьдесят восьмой статьи – и контррэволюцыонная деятельность, и контррэволюцыонная агитация, и пропаганда. Я бы с удовольствием отдал под суд и расстрэлял виновных в моей бэзработице, но не имею возможности. Я нахожусь в некоторой прострации, и она пастаянна усиливается из-за чувства голода. Ну пачиму я не выучился вадыть автомобиль? Устроился бы шофёром, тут многие беженцы из бывших республик покойного Союза работают таксистами. Возят сытых граждан мэтрополии, с которой они так грезили расплеваться, – ведь она же пила их кровь и неустанно грабила национальные богатства. Говорят, правда, кому-то повэзло с сытой жизнью – прибалтам, напримэр. Но позволь, генацвале, я сам помню, как Прибалтика рукоплескала нашим танкам и забрасывала их цветами, а мэстные парламэнты захлёбывались в счастье, голосуя за вхаждэние в дружную семью савэцких народов. Э-э-э… впрочем, всего через год они аналогично встрэчали цвэтами войска вермахта и тоже захлёбывались в счастье. Упс.

Как тяжёло быть бесхозным генсеком.

Жалкий, с сосущим чувством в жэлудке, я забрёл посетить собствэнную могилу на Красной площади. Долго стоял, глазея на плиту. Э! Вот кто мне скажэт, чем они были недовольны, когда вынесли меня из Мавзолея? Савэцкий народ так замэчательно жил. Взять хотя бы меня. Каждый день на столе осетрина, чёрная икра, чахохбили, сациви из старого индюка, лучший коньяк, коллэкционные вина. Нэплохая дача в Абхазии. Нэсколько служебных автомобилей. Каков был достаток остальных людэй, я не знаю, но ведь вряд ли хуже? В нынешнее врэмя три машины на семью – норма. Заслуга товарища Сталина. Народ больше не теснится в коммуналках. Это тоже я. Красавчик, правда? Я заложил фундамэнт всеобщего счастья укреплением магущэства страны и неустанным уничтожэнием её врагов. И где их благодарность? Грустно. Самое пэчальное, что я сэйчас осознаю, – политик ведёт себя как одомашненное животное. Посади леопарда на дэсять лет в зоопарк, а потом выпусти в лес: он погибнет. Неужели я когда-то работал рэпэтитором и не гнушался колкой дров в дэрэвне? А сейчас я, бывший гэнэральный сэкретарь вэдущей партии, да чего уж там – бог этой страны, рыщу по мелким рынкам с гастарбайтэрами в поисках выброшенных продуктов, как последний нищеброд. Политик, сука, разнеживается в условиях зоопарка. Он привыкает, генацвале, к казённой тёплой квартире, личной машине с водителем, хорошей зарплате и приятным дополнэниям вроде взяток (нэт, не при моей власти, э!). А потом его вдруг берут и выбрасывают на мороз, как надоевшего щэнка. И вчерашний злобный леопард, жалобно скуля, жмётся возле помоек, чтобы прокормиться протухшими отбросами. Но судьба одна – звэр всё равно замёрзнет и сдохнет, ибо нэспособен добывать себе пропитание. Он умеет лишь болтать впустую. Я уяснил: треплется здесь каждый. Когда я вернусь к власти, нэпрэменно расстрэляю изобретателя Интэрнет-джан. Он за границей? Пришлю к нэму курьера с топором, как к Троцкому. Это надо же – придумать место, где все публикуют своё паршивое мнение по любому вопросу! И про мэня в том числе!

Первые дни я задыхался от ужаса.

Как такое возможно? Сэргей из Вологды, подлец, берёт и печатает: «Сталин говно». В глазах мутится. Я пять раз пэрэчитал, прежде чем до меня дошло. И самое обидное – некому позвонить, чтобы за Сергеем поехали. А ведь чэрэз час правильного допроса в НКВД он признается в работе на все европэйские разведки, включая княжество Монако. Мне так жаль, что со мной не воскресла хотя бы тысяча моих вэрных товарищей: учитывая апатичность насэления, жители Москвы не заметят пэреворота, а про провинцию я молчу. Ощущая полное бессилие, я прэкратил читать посты этих больных на голову существ. Сам ты говно и враг народа, Сэргей! А я предамся восторгу, пролистывая страницы своих сторонников на Фэйсбуке, радуясь портрэтам и упиваясь славословиями. Особенно приятно знаете что? Раньше враги утверждали, что Сталина хвалят от испуга. Ложь и вражеская пропаганда. Сейчас кого бояться? Мэня цэнят по достоинству. Это я велик, а мои противники ничтожества, пусть я пока и не могу отправить их на строительство Беломорканала. Увы. Такие сообщения тэшат лишь самолюбие, но не помогают желудку…

Что я ещё могу? Сочинять прэкрасные стихи на грузинском. Нэт, не подойдёт. Работать тамадой, произносить тосты. Возможно. Но сэйчас кризис- шмизис, застолий всё меньше, а массовиков-затэйников всё больше. Шени деда ватере[25]. Пачиму я воскрэс адын? Пусть бы со мной по улицам брадыла ватага мёртвых политиков – Черчилль, Рузвельт, да тот же собака Гитлер… Вот кто натуральный гопник, мы выдали бы ему финский нож, трэнировочный костюм, – он не откажется попрактиковаться в «гоп-стопе» из-за угла. Удивительное время. Всэмогущие боги палитыческого Олимпа середины двадцатого века не более чем кучка старомодных плешивых дэнди рядом с нынешними дэпутатами, министрами и прэзидэнтами. Они абсолютно нэ умеют так виртуозно жрать говно, делая вид, что это торт, да ещё и у других куски изо рта выхватывать. Или раздавать на лету пустые обещания, а потом рассказывать, что из-за происков врагов они не были выполнены. И врут с дивным вдохновением. Кацо, даже я со своей фантазией нэ додумался объяснять отсутствие дэфыцитных товаров в магазинах тем, что их скушали сотрудники ЦРУ.

Чертовски хочется есть.

Я вижу древнюю, согбенную старушку, пробирающуюся к магазинчику на углу. В руке у неё сумка из кожзаменителя – примэрно такого же возраста, как и хозяйка. А в сумке-то небось ДЭНЬГИ. И так прилично. Бабюшки ведь экономный народ. Я закрываю глаза. Я куплю еду. Пойду в кафе и пэрвым делом закажу чэбурек. Горячий, сочный, острый. Ваймэ. До чего я докатылся. Но выбора нет. Я бросаюсь напэрэрез старушке с отчаянием хищника зимой. Всё чётко продумано в мятущемся мозгу, однако я не учёл одного: бабка дэржит кошёлку мёртвой хваткой. «Окаянный!» – В небо взметается клюка и спустя