Мэри снова сжала его руку.
– Все понимаю, Юсуф. Жаль, что не могу вам больше ничем помочь.
– Вы мне очень помогли.
– По крайней мере спасла от обезвоживания. – Она улыбнулась и постучала пальцами по фляжке. – Подвезти вас до Дра-эль-Наги?
Археолог кивнула в сторону мотоцикла. Халифа, не желая ее затруднять, начал отказываться, но Мэри настаивала, за явив, что ей все равно туда нужно съездить кое-что взять. Откровенная ложь. Но, вспомнив о перспективе прогулки по долине под палящим послеполуденным солнцем, детектив поступился гордостью и согласился на предложение.
– Спасибо.
– Спасибо вам. Давненько я не возила на заднем сиденье таких молодых красавчиков.
Мэри положила фляжку с лимонадом в шахту гробницы, закрыла вход, и мотоцикл, пыхтя, устремился по вади меж гор, пока не выбрался на асфальтовую дорогу, которая вела от Долины царей к плодородной прибрежной полосе. Мэри не стала ссаживать его у деревни Дра-эль-Нага и подвезла к реке. Халифа сопротивлялся только символически. Ему приятно было ощущать ветерок на лице.
Они распрощались в порту Эль-Гезиры. Халифа заплатил пятьдесят пиастров и поплыл на местном пароме на Восточный берег, не переставая думать о Самюэле Пинскере, о том, какое тот совершил преступление, какую принял смерть в одиночестве, и о таинственном предмете или месте, которое он, по его утверждению, обнаружил. И только когда паром причалил к берегу и Халифа с толпой толкающихся пассажиров вышел на пристань и стал подниматься по ступеням на нильскую пристань Корнич, он неожиданно вздрогнул и застыл как вкопанный.
В первый раз за девять месяцев он плыл по воде и ни разу не вспомнил о сыне Али. Пораженный Халифа повернулся к реке: он не знал, то ли испытывать облегчение от того, что горе на какое-то время отступило, то ли прийти в ужас, потому что его мальчик отдаляется от него.
Высадив Зиски в центре Тель-Авива, Бен-Рой позвонил приятелю-журналисту Натану Тирату узнать, не хочет ли тот пропустить по стаканчику. Но подспудным мотивом встречи было повыуживать из него информацию о корпорации «Баррен». У Тирата подходил срок сдачи материала – надо было срочно закончить сенсационную историю о черной дыре в пенсионном фонде израильских вооруженных сил. Но он обещал за час управиться, если Бен-Рою нетрудно подождать. У детектива не было особенных причин спешить в Иерусалим, и они договорились выпить пива в баре на Дизенгоф, который оба знали.
Затем он второй раз позвонил Саре и оставил на голосовой почте сообщение. Припарковался на боковой улочке рядом с Ха-Яркон и, чтобы убить время, пошел прогуляться по набережной.
Там, как всегда по субботам, было многолюдно: одни не спеша прохаживались, другие совершали пробежки, третьи катались на велосипедах и роликовых коньках. В кафе были заняты все столики. За отелем «Шератон-Мория» играли в маткот[58], и удары ракеток по мячу разносились на сотню метров во все стороны. Слышалась музыка – большая компания разучивала движения сальсы. А на пляже ряды любителей солнечных ванн загорали в таких откровенных купальниках, что казалось, на них вовсе ничего нет. Иерусалим и Тель-Авив были не просто разными городами. Здесь, в Тель-Авиве, возникало ощущение иного мира – более безмятежного, праздного, не такого напряженного. В Иерусалиме на плечи постоянно давил груз – религии, истории, политических противоречий палестинской ситуации. Здесь, на побережье, эта тяжесть исчезала, и даже начинало казаться, что Израиль – нормальная страна. Не в первый раз Бен-Рой задавался вопросом: зачем он отсюда уехал?
Он купил мороженое с двойным наполнителем – клубникой и фисташками – и побрел по променаду. Справа от него плескалось море, слева возвышалась нерушимая бетонная линия прибрежных отелей. Сначала он хотел дойти до парка Чарльза Клора – дать как следует размяться ногам, – но в итоге оставил поток гуляющих у похожей на зиккурат[59] Оперной башни. Немного постоял, послушал импровизации играющего под пальмой струнного квартета. Затем, дожевав остатки рожка, повернул обратно. И мысли тоже покатились в другом направлении: от созерцания Тель-Авива, от Сары, их будущего ребенка и от размышлений, как складывается его жизнь, к делу Клейнберг. Благодаря пробному шару, пущенному Зиски с порога тюремной камеры, стало ясно, что между Геннадием Кременко и корпорацией «Баррен» существует какая-то связь, хотя попробуй догадайся, что это за связь. Сутенерские дела связывают его с Воски, а она, в свою очередь, имеет отношение к армянскому следу в деле. Пока все логично. Но как быть с «Планом Немезиды» и необъяснимой поездкой Клейнберг в Мицпе-Рамон? Не оказалась ли «Немезида» чем-то важным для той статьи, которую Клейнберг писала перед убийством? Может быть, она ехала к ним с какими-то существенными фактами? С натяжкой можно предположить и такой вариант, впрочем, признав, что его вероятность мала. Итак: «Баррен», Кременко, доставка проституток в Израиль, армянский собор, «Немезида» – все потенциально существенно, но на данный момент просматривается в лучшем случае пара, и то неочевидных, связей.
Проблемным элементом оставались статьи, которые изучала Клейнберг: о золотых приисках и о Пинскере. Тема золота явно имела отношение к «Баррен» и отчасти к Самюэлу Пинскеру, поскольку тот работал горным инженером. Пинскер был также связан с Египтом, а Египет служил пунктом трафика девушек. И тем не менее эти две статьи радикально и необъяснимо выбивались из общего русла того, чем занималась Клейнберг.
Главным геморроем казался этот Пинскер. Опыт научил Бен-Роя, что в каждом деле возникает хотя бы один этакий не в масти козырь, деталь головоломки, никак не желающая вписываться в общую картину. В данном случае этой деталью оказался Пинскер. Англичанин был как будто совсем из
