по коридорам, тоннелям метро и даже земляным норам, Шапки неожиданно ощутили себя внутри огромного организма: стены и полы стали необычно гладкими, склизкими и отвратительно пахли. То есть в Лабиринте и так-то не благоухало розами, но вонь, что стояла вокруг, пробила даже закаленных ароматами Южного Форта дикарей.
– Где мы?
– Будто в мои носки попали, – гыгыкнул Стамеска. – В левый.
– Тогда бы мы уже умерли, – не согласился Тыква. – Твои носки – как химические мины.
– А когда ты их нюхал?
– Пошел ты, – смутился Тыква, не желая рассказывать, что однажды уснул на полу «Средства от перхоти», а проснулся в ногах у приятеля.
– Ну, правда, когда? – продолжил Стамеска, который ничего такого не помнил.
– Какая тебе разница?
– Нюхать мои носки – это очень интимно.
– Мля, отстань!
– Тихо, уроды! – приструнил бойцов Дрезина. – Пришли, кажись.
– Куня, где мы? – тихо спросила Тина.
– И почему здесь так воняет? – добавил Лакриций.
– И почему пол шевелится?
– Я бы сказал: подрагивает, – уточнил Пиф. – Он не шевелится, но близок к этому.
– Подрагивает? – испуганно повторил ко
– Откуда? – хмыкнул Белосвет.
Однако на самом деле все путешественники, не исключая хвана, чувствовали себя не очень уверенно. Они давно выключили свои яркие устройства, ограничившись одним-единственным и очень тусклым фонарем оса, говорили шепотом и шли практически на ощупь. При этом коридор, в который они ступили, отличался гладкими и влажными стенами и отвратительным запахом. Путешественники представили, что двигаются по внутренностям гигантского животного, и никому это не понравилось.
– Куня? – прошипела Тина.
– Чего?
– Где мы?
– Почти добрались.
– Ты же говорил, что Королева рядом.
– Не рядом, а вокруг, – поправил ведьму ос. И тем подтвердил самые худшие опасения путешественников: они действительно шли внутри гигантской твари.
Лакриций судорожно вздохнул, но мужественно сдержался и не заплакал. Пиф поморщился. Белосвет покачал головой.
– А куда мы направляемся? – дрожащим голосом осведомилась Тина.
– К ее сердцу, – ответил маленький охотник. – Я его видел и думаю, что только так можно убить Королеву – ударом в сердце.
– Нельзя убить то, что мертво, – неожиданно произнес хван.
Лакриций с ужасом посмотрел на четырехрукого, в которого верил, как в Спящего, и простонал:
– Мы все умрем!
– Спящий не останется равнодушным! – издал радостный крик Гематус. – Нет! Он придет! Я знаю!
Заклинания, над которыми он бился последние десятилетия, сплетались меж собой в причудливый и страшный узор магической энергии, дополняли друг друга и наделяли новыми свойствами, формируя колоссальный, невиданный во Вселенной аркан.
Совершенно новый.
И совершенно страшный.
Гематус находился в самом центре своего кошмарного творения, в сумрачном пещерном зале, где таилось сердце созданного им чудовища. Еще мертвое. Еще спящее…
Сгнившие стены зала покрывали язвы и струпья, лохмотьями свисала кожа и волосы, капали желчь и яд. Стены переливались черным и кислотно- зеленым, и на них располагались яркие черепа, то ли восемь, то ли девять, дающие холодный синий свет. Пол страшного зала представлял собой ужасное сплетение отходов, сшитых магией и злом. Пол ходил ходуном и напоминал травяной покров болота – подвижный, но достаточно плотный. А в центре пещеры возвышался каменный постамент, на котором набухал кроваво-алым спящий пока цветок. Именно на него был направлен поток кошмарных заклинаний Гематуса.
На сердце.
