поднять клад, перепрятать и даже договориться о его продаже. И вот тут-то Гемье, на свою беду, подал голос:

— Врьяд ли…

Привычный к тому, что его не замечают, он ни к кому не обращался, просто подумал вслух, однако герильясы, разозленные усталостью и неудачами, гнома услышали, немедленно его обступили и стали допытываться, что он имел в виду. Гемье сослался на мнение Эргонома, который предположил, что Тучко просто бродил где-то в глуши, пока остальные бригадиры хлопотали о медалях и вознаграждениях, но ему не поверили.

Заодно и Васисдаса припомнили. «Закордонской морде» приставили к горлу нож и потребовали сообщить, куда это, так ее разэдак, подевалась «морда забугорская».

— Он ушель следить за льешим, — быстро сообщил гном.

— На кой шут ему это понадобилось? — процедил сквозь зубы Дерибык. Он нервно вышагивал взад-вперед по поляне, еле слышно взрыкивая, нечесаные волосы на затылке то и дело становились дыбом. — Ляс — психопат! Я вот думаю… — Он резко остановился и нагнулся к гному, обдав того острым запахом хищника: кажется, волколак и впрямь был готов сменить ипостась в любую минуту. — Я думаю, Васисдас что-то знает про Хмура.

Стоявший за спиной Оглоух — именно в его руке был нож, который сейчас находился между бородой Гемье и его горлом, — легонько тряхнул гнома.

— А? Что скажешь, морда закордонская?

— Если так, он мне ничего не сказаль, — безуспешно стараясь сохранить спокойствие, ответил тот. — Он вскорье после Шанельино сказаль, что ему не нравится, куда делся леший, и все, и ушель…

— Что он там бормочет? — скривился Плюхан. — Сушь в песок, никогда не мог разобрать его речь. Оглоух, расшевелил бы ты его!

Водяной действительно не очень хорошо видел и слышал в воздушной среде, но не настолько плохо, это Гемье прекрасно знал. Просто не мог отказать себе в удовольствии позлить закордонца. Будучи сугубо идейным борцом, он особенно не любил наемников.

— Я не знаю! — как можно громче и отчетливее произнес гном. — Он ничего не сказаль, просто ушель! Ви правда думаль, что я не ушель би с ним, если би зналь?

Водяной, на сей раз отлично разобравший речь «закордонской морды», навис над ним, крича:

— Кончай сушить мне жабры, моллюск придонный! О чем вы в «Зелье» с Эргономом говорили? Что он вам сказал?

— Ничьего! Честное слово, у Эргонома свои дела в Лионеберге, большие дьела…

— По-моему, врет, — с шутовской серьезностью предположил Оглоух. — Давай я его побрею?

— В смысле — ты думаешь, бритые гномы становятся правдивее? — усмехнулся Эйс Нарн, сидевший в стороне с аристократически (при жизни этот упырь был глотвийским бароном) безмятежным видом.

— Не, не думаю, — отозвался Оглоух. — Просто выглядеть будет прикольно.

— Все бы вам шуточки шутить, щучья отрада, — разозлился на них Плюхан. — Вы забыли, господа, что сейчас решается будущее! Когда мы поднимем бригадные клады, у Кохлунда будет достаточно средств, чтобы привлечь новые силы для продолжения освободительной борьбы! По рекам и берегам родной Накручины пронесем мы знамя независимости, и гулкая поступь свободы взволнует воды и сотрясет сушу! Судьбы мира ждут нашего решения, а вы — обсуждаете, брить ли гнома! Лучше бы ты, Эйс, взялся за него по-своему…

— Ну что ты, Плюхан, я не умею развязывать языки, — возразил упырь. — Когда я берусь за разумного, как ты сказал, «по-своему», я делаю это не для того, чтобы что-то узнать.

— До сих пор это нам не мешало расспрашивать пленных между твоими трапезами.

Гемье, не прекращающего обливаться холодным потом, бросило в жар, когда он представил, что его все-таки отдадут Нарну. Проклятый кровосос исповедовал особую диету, по которой пища в момент трапезы должна находиться на пике страдания.

«Не важно, кого есть, — говаривал Эйс. — Важно — как есть. Даже больная крыса становится деликатесом, когда вынимаешь из нее нутро…»

Гемье и раньше-то мутило от этих разговоров. Странно даже: ни крысы сами по себе, ни чье бы то ни было нутро никогда не портили ему аппетита, а вот в соединении с Эйсом превращались в столь своеобразную пищу для воображения, что ее скорее следовало бы называть рвотным.

«А ведь и впрямь кончится тем, что отдадут меня ему, — подумал гном. — Они же мне не верят… Будь проклят этот леший, будь проклят Васисдас, будь проклят Эргоном…»

— Он еще про мьед говориль… — пролепетал он.

— Что? — наклонился к нему Плюхан.

— Про мьед…

— Про мед? Эргоном говорил вам про мед?

— Не Эргоном… Васьисдас говориль…

— Отдай коротышку Эйсу, — мрачно посоветовал Дерибык. — Иначе я его разорву.

— Я правду… Я не знаю…