И все-таки — долг…

Наверное, единственное верное решение — выполнить просьбу Хмурия Несмеяновича и как можно скорее привести ему опытного упыря, который действительно сможет защитить бывшего бригадира. И спросить Королеву, нужно ли ему самому оставаться с Тучко. Ее, конечно, не обрадуют его сомнения, но, быть может, она снизойдет к молодости и неопытности, не станет упрекать, а просто подскажет, как быть…

Отправляться в путь, конечно, следовало немедленно, однако он вдруг обнаружил, что не в состоянии шевельнуться. Восстановление отняло слишком много сил, и Персефоний, не успев подивиться себе, погрузился в сон. И проспал весь остаток ночи, после чего его привычно сковало дневное оцепенение. Причем — должно быть, из-за обилия выпитой в короткий срок крови разумных — оно было наполнено причудливыми видениями. В этих видениях он не помнил о Королеве, бодрствовал днем и занимался созданием каких-то волшебных живых картин. В общем, видения никак не были связаны с реальной жизнью и не могли быть не чем иным, как нелепыми, хотя и красивыми, порождениями взбудораженной фантазии.

Он пробудился на закате, чувствуя себя свежим и полным сил — но не уверенности. Однако свой замысел намеревался исполнить во что бы то ни стало.

Комната была пуста. В затхлом воздухе висел запах крепкого табака. Окурков на полу не оказалось, но, судя по черным пятнам на покрытых облупившейся краской половицах, их было тут затушено тем же свинским способом не менее дюжины.

Персефоний решил дождаться Хмурия Несмеяновича. Все-таки человек предпочтет ночью отоспаться, чтобы действовать днем, значит, скоро должен вернуться. Тогда Персефоний и отправится в город, к Королеве.

А может, он уже здесь, ужинает в общем зале?

Персефоний похлопал себя по карманам и нашел несколько медных монет: кружку пива можно себе позволить.

Избавиться от человеческих привычек нелегко, и многим упырям это не удается на протяжении столетий (впрочем, такие, скорее всего, не слишком- то и стараются). Особенно это касается привычки к еде, тем более что чувство вкуса у упырей обостряется и наслаждение питьем и пищей нередко становится одним из основных развлечений.

Конечно, в тех случаях, когда утолен истинный голод.

Персефоний подбросил на ладони монетку и вышел в общий зал.

Излюбленный народом час после заката, когда во всяком заведении подобного толка собирается больше всего завсегдатаев. Дневные посетители сменяются ночными, человек здоровается с призраком, леший выпивает с упырем, а однажды Персефоний даже видел, как сильфид угощает домового.

В общем зале «Трубочного зелья» было полно самого разного народу. Все пили пиво и дымили трубками.

За стойкой стояли двое: хозяин и его сын, подросток лет пятнадцати; полнотелая жена, кругленькая дочка и опрятная служанка сновали между столами. Лица у них были усталые и какие-то напуганные. Левая кисть хозяина была плотно замотана тряпицей, через которую проступала кровь, и он больше мешался, чем работал, однако покидать зал не спешил.

Хмурия Несмеяновича не было видно, и Персефоний, взяв кружку пива и облокотившись о стойку, стал потягивать чуть кисливший напиток и исподволь осматривать публику. С первого взгляда было видно, что это сплошь приезжие. И платья с претензией на роскошь, и лица с претензией на столичное высокомерие, и руки все больше белые, без мозолей. Ни одного, кто хоть отдаленно напоминал бы жителя предместья, Персефоний не приметил. Разве только пристроившаяся за одним из дальних столиков пара фантомов могла оказаться местной, но тоже не из работяг. Щеголеватый призрак в атласном длиннополом камзоле с широкими отворотами, какие носили лет семьдесят назад, что-то беззвучно вещал бледному призраку чахоточной дамы в старомодной шляпе, похожей на клумбу. По некоторым их жестам можно было предположить, что во время оно на месте постоялого двора располагался барский сад, в котором они засиживались до ночи под кустом сирени, любуясь звездами; они держались за руки и делали вид, будто не замечают ни гула голосов, ни посетителей, иные из которых бесцеремонно проходили сквозь бесплотную парочку.

Странно, откуда тут столько народу явно городского вида? Персефонию вспомнились слухи о том, что в последнее время крестьяне стали продавать свои земли. Неужели все это — покупатели? Он прислушался к разговорам и понял, что догадка верна: посетители беседовали преимущественно о стоимости земли, хотя никто при этом не упоминал о способах хозяйствования, будто земля была им нужна не для возделывания, а для чего-то еще. Для чего — Персефоний так и не усвоил.

Бросалось в глаза обилие иностранцев. Их и вообще-то много объявилось в Лионеберге, но такого сосредоточения их Персефоний прежде не видывал. Вперемежку с накручинскими людьми и лешими сидели забугорские гномы, красноносые карлики из Пивляндии, подле стойки вились два ромалынских сильфида, а у окна восседал гулляндский лепрекон в окружении пестрой свиты фэйри различного происхождения. Был также водяной — определенно свой, накручинский, но в костюме заморского денди.

Пиво оказалось дешевым (причем заслуженно), не то, что в городе, и Персефоний взял себе еще одну кружку. Он понимал, что следовало бы поторопиться, однако что-то подсказывало ему, что Хмурий Несмеянович может объявиться с минуты на минуту.

Контингент общего зала между тем менялся. Разошлись люди, эльфы и гномы. Громко требуя ванну, уполз в свою комнату посеревший от обилия трубочного зелья водяной. Прочно обосновались за столами призраки, упыри и пара зомби в ошейниках — тоже из свиты удалившегося на покой лепрекона. Из людей остался только некий господин, закутанный в пропыленный плащ, который сидел в углу, за влюбленными призраками, и дымил длинной