зло.
— Сейчас не так? — спросил Барбан Фальк.
— Нет. Мы ничего не добились.
— Это было понятно заранее, — напомнил легионер.
— Я знал, что возмездие окажется символическим, но ожидал испытать хотя бы слабое удовлетворение после ответного удара.
— И не испытали его?
— Да, потому что мы уже проиграли битву, причем еще до высадки на планету. Я не в силах покарать наших врагов на Моргенштерне — убивая их, мы лишь потакаем их жажде смерти.
— Тогда что же нам делать?
— Спасти как можно больше невинных, покинуть этот мир и не вспоминать о нем.
Барбан кивнул и повернулся к приборной доске, вдруг услышав в воксе чей-то настойчивый голос. Грозы и ЭМИ-воздействие орбитальных ударов почти полностью забивали сигнал помехами, но Фальк превосходно умел отсеивать посторонние шумы.
Он пробежал пальцами по рычажкам, и кабину заполнил воющий скрежет. Через некоторое время из скрипучего, дрожащего хрипа пробился голос Харкора:
— …ас атакуют… прорвались в ворота. Ублюдки внутри Шарей-Мавет! Все системы отказы… нет… целые тысячи. Без… готовимся к бою…
Передача внезапно оборвалась, Барбан и Пертурабо обменялись удивленными взглядами. Оба не догадывались, как смертным удалось проникнуть в крепость Железных Воинов.
— Помнишь, я минуту назад говорил, что нам не под силу покарать наших врагов?
— Да, и?
— Я ошибался, — заявил примарх. — Эти скоты кровью заплатят за нападение, и я буду наслаждаться тем, как они умирают.
Золотой шлем сомкнулся на голове Магнуса, электроды прижались к вискам и загудели от напряжения. Рот Циклопа наполнился слюной с металлическим привкусом.
— Не нужно этого делать, — сказал он, чувствуя, как пучки игл проходят сквозь волосы и впиваются в скальп.
— Оказавшись на каталке, так говорят все, — бросил Шай-Тан в теле Атхарвы.
— Ты не понимаешь, я могу помочь тебе.
— С чего ты решил, что можешь помочь нам? — Глаза легионера вспыхнули гневом пси-сущности. — Способен ли ты вообразить всю мерзость содеянного здесь? Тысячи людей, повинных только в том, что родились с даром творить чудеса, были лишены собственной уникальности. Многие погибли в процессе, а выжившие вскоре позавидовали им. Представь себе ослепшего во сне художника, сломавшую пальцы виртуозную арфистку, онемевшего певца с дивным голосом. Вот что с нами сделали! И ты думаешь, что способен помочь?
Магнус не закрывался от слов Шай-Тана, и память о муках составляющих его душ терзала сердце примарха. Он просеивал мириады отдельных фрагментов в поисках абсолютной истины, стараясь найти способ освободить Атхарву и остальных, исправить все, сотворенное в этом зале.
Закрыв глаз, Циклоп впитал разумом боль Шай-Тана. Он снова и снова переживал ее в воспоминаниях тех, кто страдал здесь в прошлом. Разомкнув веки, Магнус увидел образы минувшего…
Медотсек приобрел былой вид идеально белого, стерильного комплекса, предназначенного для жутких операций.
Примарх смотрел на него взглядом женщины, лежавшей когда-то на этой же каталке. Магнус плакал, испытывая ужас жертвы, не понимающей, что происходит. Над ней склонялись безликие люди в защитных костюмах из вулканизированной резины, с дыхательными масками и непрозрачными визорами. Незнакомцы держали наготове шприцы с антипсионическими препаратами.
Циклоп давился пластиковой капой, не позволявшей женщине прикусить язык. Он бился, пока к ее голове прилаживали жгучие иглы и зажимы. Он впивался ногтями в лица и даже сорвал маску с ближайшего мучителя. Вместо морды чудовища под ней оказались непримечательные черты испуганного медика с виноватым взглядом.
Углубившись в мысли мужчины, Повелитель Сынов за один вздох узнал о нем все — его надежды и мечты, все то, что делало его человеком. Но истинная суть разумов смертных лежала не в их грезах; она таилась в их страхах.
Так какие же кошмары пожирали первопоселенцев этого мира?..
И ответ на вопрос, который Магнус задал Пертурабо в начале их миссии на Моргенштерне, стал кристально ясным.
Отпустив воспоминания женщины о былом ужасе, Циклоп ринулся в настоящее и полной грудью втянул пропахший химикатами воздух. В висках пульсировала боль, неподвижные конечности сковывал ледяной холод.
Электроды золотого шлема дрожали от мощных разрядов, обугливая участки присоединения. Кожа на голове стала влажной — вращающиеся иглы погружались все глубже, миллиметр за миллиметром. Мысли едва ползли, в черепе что-то низко жужжало, как будто туда влетела муха.
