Но потерпели неудачу.

Магнусу и его Тысяче Сынов удалось бежать через ревущий хаос Великого Океана на планету безумия. Примарх никогда раньше не видел ее и даже не подозревал о ее существовании, но знал название этого мира так же хорошо, как собственное имя.

Планета Чернокнижников.

Уместное имя, ведь каждый из его выживших сынов обладал силой.

Силой, что вскоре может погубить их всех.

Циклоп начал пробираться через руины — непостижимый ангел на пепельной равнине своего раскаяния. Хотя Русс переломил его материальное тело о колено, новая плоть, сотканная из варп-вещества, оказалась не менее реальной. Но что случилось во время перехода с душой Магнуса? Кем стал сам примарх?

Он пока не понимал.

Призраком? Воплощенным воспоминанием?

Или беспримесным выражением своей истинной сути?

Внутри пирамиды все было завалено обломками. Магнус переступал через рухнувшие стеллажи, подобные гигантским деревьям, и инфокристаллы, раскрошенные фенрисийскими сабатонами. На заунывном ветру порхали опаленные страницы гримуаров[38], и примарх поймал одну из них.

Текст был ему знаком. Неудивительно — Магнус прочел все книги на Просперо.

Одна из пьес, написанных знаменитым драматургом Альбии. Вокруг примарха кружился прах грандиозных шедевров архитектуры, математики и естественных наук, но очередная утрата потрясла его. Если любые технологии можно открыть заново, то уникальные художественные произведения гибнут необратимо.

Опустившись на одно колено, Магнус погрузил руку в пыль, и через него заструилась энергия Великого Океана. Из чертогов своей памяти примарх вызвал образы трудов древнего мастера слова. Над прахом взмыли мерцающие золотые искры, похожие на светлячков; обвились вокруг Циклопа, выстроились двойной спиралью и погрузились в клочок бумаги.

Страница восстановилась, как будто процесс ее горения обратился вспять. Видя, как пятнышки света продолжают стремительно объединяться, заново создавая пергаментный том, Магнус счастливо улыбнулся. Закрыв глаз, он выдохнул — хотя это был не совсем выдох, — ощутив ту же самую радость, которую испытал таинственный создатель пьесы, когда впервые дал жизнь этим словам.

Вес книги в руке примарха больше не увеличивался, и Циклоп открыл глаз. Манускрипт был завершен, слова поблескивали на странице, как будто чернила еще не успели высохнуть.

— Ты собираешься вот так вернуть все утраченное?

— Если понадобится, — ответил Магнус.

— Ничего не выйдет.

— Откуда тебе знать?

— Я знаю то, что знаешь ты, — произнес невидимый собеседник, — а ты знаешь, что ничего не выйдет. Но все равно попытаешься.

Примарх выпрямился во весь рост и обернулся, сплетая из воспоминаний доспехи, бывшие на нем в последний день Просперо: полированные золотые латы, изогнутые рога, птеруги[40] из вываренной кожи и бронзовый венец, что охватил буйную гриву алых волос.

Перед ним стоял некто в черной рясе — судя по силуэту, легионер. Ладони он держал сцепленными у пояса, на среднем пальце его правой руки поблескивало золотое кольцо Крестоносца. Из-за резких, но привлекательных черт и длинных черных волос, зачесанных назад и туго стянутых на скошенном затылке, он чем-то походил на ястреба.

— Я целую эпоху не думал о человеке с этим лицом, — сказал Магнус, положив руку на красную кожаную обложку книги, носящей его имя.

— Обманывая меня, ты лжешь себе, — заметил воин. — Повторяю, я знаю то же, что и ты.

— Хорошо, — согласился примарх. — Скажем так: я старался не думать о нем.

Легионер обошел Магнуса по кругу, словно изучая, как старого знакомого после долгой разлуки. Нелепая мысль, но отчасти верная.