– Хорошо, – неуверенно произнесла Райлин.

Парень указал на стул перед своим столом, и она села, неловко устроив сумку на коленях.

– Прости, здесь так душно, – пробормотал Шэйн и скинул черную куртку с молниями.

Райлин кивнула, с потрясением глядя на руки преподавателя. Инк-татуировки покрывали каждый сантиметр его кожи – изумительные абстрактные фигуры головокружительной расцветки. Подобно ткани, они собирались вокруг бицепсов, струились по накачанным рукам и сходились в восхитительный калейдоскоп на запястьях. Райлин не могла оторвать взгляда от рук Шэйна, глядя, как те сгибаются и распрямляются, а узоры перетекают в предвкушении нового движения. Такие татуировки делали на уровне нервных окончаний: частицы микропигментов погружали в кожу с помощью фиброструи с астроцитами, которые проникали глубоко в ткани и сливались с нервными клетками, вызывая перемещение с каждым движением. Самый болезненный, но и самый модный способ.

Шэйн подался вперед. Райлин заметила еще татуировки, спрятавшиеся под горловиной футболки, и покраснела, представив полную картину на его обнаженной груди.

– Сами их придумали? – проговорила Райлин, указывая на инк-тату.

– Да, мне их сделали много лет назад, – весело отозвался Шэйн, – в салоне «Черный лотос». Как ты понимаешь, в школе это не слишком приветствуется, поэтому во время занятий я ношу одежду с рукавами.

– «Черный лотос»? – повторила Райлин. – Тот, что на тридцать четвертом этаже?

Она ходила туда с друзьями несколько лет назад, когда была жива мама. Райлин сделала себе тату в виде крошечной птички внизу спины, под поясом джинсов, чтобы мама не увидела. Несмотря на боль, оно того стоило. Птица реагировала на каждое движение: махала крылышками при ходьбе, а когда Райлин спала, она прятала голову под крыло.

– Ты знаешь, где это? – удивленно заморгал Шэйн.

Райлин захотелось сменить строгую форму с юбкой на толстовку и кеды. Стать самой собой.

– Вообще-то, я живу на тридцать втором. Я здесь благодаря стипендии.

– Премия Эрис Додд-Рэдсон?

– Да знаю я! – фыркнула Райлин и тут же вздрогнула. – Простите, – прерывисто проговорила она. – Просто все заладили одно и то же, будто я напоминаю о ней. Мне и без того неловко, ведь я здесь из-за смерти этой девушки. Но я… – она сглотнула, – не то же, что была она.

На лице Шэйна промелькнуло чувство, которого Райлин не смогла разгадать. Его глаза оказались светлее, чем ей показалось сначала: глубокого серо- зеленого оттенка, контрастирующего с гладкой смуглой кожей.

– Понимаю. Тебе, наверное, тяжело. – Шэйн улыбнулся. – Не буду врать: я рад, что у меня теперь ученица, непохожая на остальных. Это вдохновляет. Своего рода ностальгия.

Райлин смутилась, но ей это польстило.

– Что вы имеете в виду?

– Я с того же района. Учился в «P. S. 1073».

– Наши конкуренты! – от неожиданности Райлин рассмеялась.

Впервые за неделю она не чувствовала на себе оценивающего взгляда.

– И что думаешь о Беркли? – спросил учитель, словно уловив ее мысли.

– Пока… привыкаю, – призналась Райлин.

– Здесь много и хорошего, и не очень, – кивнул Шэйн, – все как в жизни. Уверен, со временем ты поймешь, что хорошего больше.

Райлин думала иначе, но не хотела возражать. Учитель потянулся к шкафчику.

– Ты раньше пользовалась видеокамерой? – спросил Шэйн, доставая светящуюся серебристую сферу размером с грейпфрут.

– Нет. – Райлин видела этот прибор впервые.

Шэйн распрямил ладонь, подталкивая сферу вперед. Та зависла в нескольких сантиметрах над его рукой. Указательным пальцем он начертил в воздухе круг, и видеокамера закрутилась, вторя его движениям.

– Это панорамная видеокамера, оснащенная мощными пространственными процессорами и микрокомпьютером. Другими словами, она записывает со всех сторон, вне зависимости от того, куда повернется зритель.

– То есть для эффекта погружения нужно просто включить камеру и начать запись голограммы? Похоже, не сложно.

– Так только кажется. В этом-то и искусство – как найти подходящий вид, убедиться, что он идеален со всех ракурсов, а перед съемкой уйти из кадра. Хотя можно вырезать себя при монтаже.

– Правда?

– Конечно. Освоишься и сможешь собирать разные кадры в единую картину. Так я добился полуночного солнца в «Метрополисе», которым в конце фильма любуется Глория. – Шэйн вздохнул. – Собрал его из трех тысяч снимков, черт побери, пиксель за пикселем. Два месяца потратил.