Мама с трудом сдержала улыбку и поднялась, чтобы поставить кастрюлю на огонь.
– Разве тебе не любопытно, – спросила она, не оборачиваясь, – какое задание ему дали?
– Нет. – Алиса принялась отодвигать стул, чтобы уйти, и деревянные ножки противно заскрипели по деревянному полу.
– Алиса, сядь. – В голосе матери больше не слышалось и намека на мягкость.
Девочка обернулась в дверях и сжала кулаки.
– Нет.
– Алиса Алексис Квинсмедоу, ты немедленно сядешь на место!
– Нет.
–
Она бросилась бежать.
Прочь из дверей, вдоль по дорожке, через луг и поле, мимо пруда, через мост, по холму – и вверх, вверх, вверх по самому высокому дереву в Ференвуде. Там Алиса с бешено колотящимся сердцем уселась на самую высокую ветку и решила, что не слезет, пока не умрет.
Или пока не заскучает.
Что бы ни случилось первым.
Никто не стал ее искать.
Да Алиса и не ждала, что кто-нибудь станет. Уж точно не мать – и не тройняшки, которым в десять лет было интереснее делать рогатки из носков, чем раздумывать, куда пропадает на целый день их сестра.
Она и в самом деле была неуместной.
В глубине души Алиса надеялась, что на ее поиски отправят спасательный отряд. Может, горожане объединятся в знак поддержки самой уродливой девочки в Ференвуде.
В глубине души Алиса надеялась, что мама хотя бы забеспокоится.
Но та уже привыкла, что дочь постоянно засыпает в разнообразных лесах, лугах, оврагах и сараях – и с ней никогда ничего не случается. На самом деле, она наверняка вздохнула с облегчением, поняв, что не увидит Алису до завтра. Правда, ференики она тогда тоже не увидит – но вчера Алиса насобирала ее достаточно, чтобы сегодня устроить выходной. Или истерику.
Девочка вздохнула.
С каждым годом она все отчетливее уясняла, как утомительно человеческое бытие.
Алиса свесила ноги с ветки и подалась вперед, вслушиваясь, вглядываясь, впитывая в себя мир. Отсюда ей был виден весь Ференвуд: холмы, луга, поля и покрывавшие их бесконечные переливы цвета. Красный и синий; охра и лазурь; зеленый и розовый; аквамариновый и персиковый; желтый, оранжевый, мандариновый, фиалковый… У каждого цвета был свой вкус, сердцебиение, жизнь. Алиса сделала глубокий вдох, вбирая ее в себя.
Внизу тянулись ряды аккуратных домиков, чьи окна золотились в блекнущих потоках светливня. Где-то дымили печки и исходили любовными трелями птицы. Цветы подслащивали небо разноцветными ароматами. Солнцеворот подходил к концу – а это значило, что в следующие двенадцать месяцев светливня жители Ференвуда не увидят. Какая-то часть Алисы загодя скорбела о неизбежной утрате, скучая по солнечным струям и их мягкому сиянию, которое наделяло благородством каждый камешек и травинку. Но она не могла печалиться слишком долго; только не в этом году.
Завтра наступит ее день. Первый день весны.
После исчезновения отца Сдача стала единственной целью, к которой упорно шла Алиса. И вот этот день почти настал. Завтра облака расступятся, чтобы пролить на ее жизнь свет нового смысла. Завтра она исполнит свой триумфальный танец в будущее, которое уже ждет ее в нетерпении и предвкушении. Которое в ней
Ее сердце почти пело от предчувствий.
Алиса поднялась на ноги, осторожно балансируя на суку, и спрыгнула, хватаясь за нижние ветки. Наконец босые ступни коснулись травы, и девочка упала под дерево, задыхаясь от скорости и восторга. До конца светливня оставалась еще пара часов, и хотя у Алисы было предостаточно времени, чтобы всласть подуться на весь белый свет, обида постепенно вытеснялась радостью.
Внезапно она поняла, что проголодалась.
По дороге Алиса срывала цветы и аккуратно складывала их в карман. Это был ее любимый способ перекусить. Конечно, она любила и орехи, и ягоды, и некоторые растения (особенно хорошо те смотрелись в супе), но цветы… Нет, цветы оставались вне конкуренции.
Алиса принялась жадно откусывать стебли и лепестки – не забывая, впрочем, смаковать вспышки вкуса. Затем она нашла ручей и пила до тех пор, пока у нее не забулькало в ушах. После этого она почувствовала полный покой и удовлетворение.
Надо бы вернуться домой. Извиниться перед мамой. Выслушать, что же та хотела ей сказать. «Будь взрослее», – напомнила себе Алиса.
И все-таки она медлила.
