Гвинет откинула одеяло и простыню. Мы увидели, что пижама расстегнута, а штанишки спущены до колен.

Я отвернулся.

– Мог только потрогать. – В голосе куратора слышалось сожаление. – Но удовольствие получил.

Он резко обхватил себя руками и согнулся, едва не свалившись с кровати Коры. Послышался тот самый звук, похожий на кряканье, словно он пытался поднять или подвинуть что-то тяжелое, который мы уже слышали по телефону. Выглядел он так, словно его внутренности рвутся наружу и он отчаянно пытается их удержать. Что-то не похожее на блевотину и более вонючее потекло изо рта.

Стало понятно, о каком приступе он говорил.

Гвинет уже наклонилась над кроватью, застегивала пижаму, подтягивала штанишки.

– Аддисон, в ящике прикроватного столика ты найдешь бутылочку спирта, упаковку марлевых салфеток и клейкую ленту. Пожалуйста, передай их мне.

Я выполнил ее просьбу, радуясь тому, что могу принести пользу. Все доставал левой рукой, не выпуская из правой баллончик с мейсом.

Когда Телфорд чуть оклемался, он выпрямился и вытер рот рукавом. Слезы, повисшие на ресницах и скользящие по щекам, обрели кровяной отлив. Он огляделся, словно пытаясь вспомнить, где находится и как сюда попал.

Гвинет вытащила иглу с пластиковой трубкой из вены в левой руке девочки и оставила болтаться на пакете с жидкостью, который крепился на штативе.

– Я не думаю, что это необходимо, но хуже не будет, – и она протерла спиртом место, откуда вытащила иглу.

– Что это за швы у нее на боку? – спросил Телфорд, уже сообразивший, что к чему.

– Два дня тому назад у нее убрали питательную трубку, – ответила Гвинет.

– Мне они не понравились. Вызвали отвращение. А в остальном она такая нежненькая. Жаль, конечно, что не шевелится, но все равно хороша.

– Она же ребенок.

– Оно и к лучшему.

Гвинет накрыла прокол марлевой салфеткой и закрепила клейкой лентой.

Телфорд вдруг разозлился.

– Черт бы тебя побрал, у этой сучонки мозг умер и она заражена. Что ты делаешь? Какой смысл? Почему ты по-прежнему заботишься о ней?

– Она особенная, – ответила Гвинет.

Подняв пистолет, которым, по его словам, уже не мог воспользоваться – так ослабел, Телфорд спросил:

– Чем она особенная?

Вместо того чтобы ответить, Гвинет убрала одеяло с кровати, а простыню накинула на изножье. Теперь девочка лежала в пижаме, открытая с головы до ног.

– Чем она особенная? – повторил Телфорд.

Гвинет перекатила девочку на правый бок, спиной к нам, попросила меня:

– Аддисон, помоги мне с одеялом.

Телфорд еще выше поднял пистолет, нацелил в потолок, словно привлекая наше внимание.

– Здесь говорю я, – он, наверное, очень сильно ослабел, и пистолет стал слишком тяжелым для его руки, потому что ее мотало из стороны в сторону. – Почему эта маленькая шлюшка такая особенная?

– Потому что все особенные, – ответила Гвинет.

– Она всего лишь маленькая шлюшка.

– Если это так, значит, я ошибаюсь.

– Конечно, ошибаешься. И сама ты полное дерьмо.

Вдвоем с Гвинет мы расстелили одеяло на кровати так, что половина свисала через край.

– Ты тоже особенный, – указала она.

– Издеваешься?

– Нет, не издеваюсь, просто надеюсь.

Она перекатила Джейн Доу 329 на одеяло, повернула на левый бок, и девочка оказалась на самом краю.

– Надеешься на что? – спросил Телфорд.

Мы перекинули свисающую часть одеяла через девочку и подоткнули под спину.

– Ты знаешь, что я умираю, сука. На хрен надежду. – Он поднялся со второй кровати, его шатало, как пьяного. – Хочу тебе кое-что сказать.

Гвинет схватила дальний край одеяла и перекинула через девочку, плотно ее запеленав.

Телфорд доплелся до больничной кровати, левой рукой схватился за поручень с другой стороны, чтобы удержаться на ногах.