Рейесу нравилось ощущение их переплетенных пальцев. Каждый раз, когда она была одна, и он приходил к ней, касался ее, кожа девушки была холодна, как лед. Через пару секунд после соприкосновения этот лед всегда таял, восхитительно покалывая и причиняя боль.

Боль.

Он старался не думать о том, чему Даника стала свидетелем. Однако мысли все равно приходили. Каким же чудовищем он должно быть ей показался, наслаждаясь подобными действиями. Выкрикивал ли он ее имя? Он не мог быть уверен.

Он завернул за угол, желая оглянуться на нее, но не позволил себе этого. Она видела его худшее проявление, но не сбежала с воплями. Он черпал в этом утешение. Однако образ ее ошарашенного лица дал ему знать, что он никогда не сможет впустить демона Боли в их отношения. Это означало, что он не сможет взять ее на свое ложе любви. Никогда. Он уже знал это.

Он решил, что невольно зажег в душе лучик надежды, что в один прекрасный день сможет сделать Данику своей, телом и душой, не опасаясь, что поранит ее, что ей придется причинять ему боль или что она превратится после этого в убийцу. Глупая надежда. Проклятая надежда. Истинно демоническое порождение.

Он убеждал себя, что все это к лучшему. Его ангел заслуживает только добра. Она заслужила нежного мужчину, который будет заставлять ее смеяться. Того, кто не будет вызывать у нее отвращение. К самой себе, к нему.

От этих мыслей ревность в два счета проснулась в душе, чудовище гораздо более смертоносное, чем демон Боли, оно взвыло в голове и начало царапаться о его череп.

— Ты раздавишь мою руку, — болезненно всхлипнула девушка.

Он мгновенно ослабил хватку.

— Прости.

Сможет ли он когда-нибудь отпустить ее?

— Я крепче, чем ты думаешь, — сообщила она. — Просто предпочту не встречаться с одним из твоих друзей с переломанной рукой.

Она намеревалась пошутить, надеясь поднять ему настроение, но он принял слова близко к сердцу. Здесь, в крепости, ей нужна была вся ее сила. Его друзья являлись угрозой ее жизни, и ее никогда не примут также радушно, как в конечном итоге приветствовали Эшлин и Анью. Сопротивляясь нарастающей буре эмоций, он поднял ее ладонь и нежно поцеловал тыльную сторону запястья.

— Я буду более осторожен с тобой, клянусь.

Дрожь охватила ее.

Они достигли конца коридора и остановились. Дверь в комнату Торина была закрыта. Приглушенные голоса доносились из-за нее. Смеющиеся? Брови Рейеса сошлись на переносице, когда он постучал. Голоса резко оборвались.

Камео открыла дверь, и Рейес на мгновение утратил дар речи от изумления. Как всегда прекрасная, невысокая и темноволосая, грозная воительница, свидетелями сражений которой были лишь некоторые привилегированные — и оставленные в живых, чтобы слагать предания — она обычно оставалась одна и скрывалась в закоулках крепости. Не по собственному желанию, но потому, что мужчины не могли находиться рядом с ней и не желать убить ее. В ее серых глазах и страдальческом голосе гнездилось все горе мира.

Он никогда ранее не слыхал ее смеха, не видел ее улыбки. Точнее сказать, с той ночи, когда они открыли ларец Пандоры. То, что сейчас он стал свидетелем и того, и другого, да еще с Торином, который не мог притронуться к другому живому существу — пусть даже и бессмертному — вызывало шок. Торин обычно избегал женщин. Он не мог быть с ними, потому предпочитал не подвергаться искушению в их присутствии.

Что за чертовщина здесь происходит?

— Что тебе нужно? — поинтересовалась Камео.

Боги всемогущие, какая агония. Слушать ее — все равно, что погружаться в ночной кошмар.

— Почему я вдруг смотрю на рукоятку твоего кинжала и хочу всадить его себе в грудь? — прошептала Даника, смущенно и немного удивленно, смотря на женщину-воина.

Он вспомнил, что в прошлый раз их пути с Камео не пересекались, значит это ее первая встреча с демоном Несчастья. Первый раз всегда самый трудный.

— Закрой уши и глаза.

Впервые она не задавала вопросов и поторопилась выполнить его совет.

— Мне надо поговорить с Торином, — сказал он Камео.

Она прислонилась бедром к дверному косяку.

— Ну, вернешься попозже. Я пришла первой. А это твоя женщина?

— Да, — ответил он, добавляя без остановки. — Это ты можешь прийти попозже.

Ему пришлось отвести взгляд. В груди заныло, и неспроста. Неужели между Камео и Торином возникла романтическая связь? Странные вещи творятся вокруг. Даника, остающаяся здесь с ним, в то время как она могла бы опять убежать, — тому пример.

— Красива.

Восхитительна, так бы он ответил, если б его спросили.

— Уйди, и я отдам тебе тот черный кинжал, что так тебе нравиться. Тот, что висит в моей спальне.

Предвкушение моментально отразилось в чертах ее лица. Проклятье, он снова смотрит на нее. Боль в груди возобновилась. Он потер кожу прямо над сердцем, в то время как Камео бросила короткий взгляд через плечо, помедлила, а потом вновь повернулась к нему.

— Ладно. Уйду я, — согласилась она и обошла вокруг него.

Исчезнув из виду в глубине коридора, она выкрикнула:

— Но я скоро вернусь, так что поторопись.

Рейес вновь завладел рукой Даники — он не мог долго обходиться без того, чтоб хоть как-то к ней прикасаться — ее ледяная кожа вновь запылала жаром. Она открыла глаза, эти великолепные зеленые ангельские глаза, что одновременно ранили и утешали его.

— Что случилось? — спросила она, все еще немного удивленно.

— Камео хранит в себе демона Несчастья.

— Ах, это многое объясняет. Бедная женщина.

Едва заметно улыбаясь, Рейес ввел ее в спальню Торина. Утонченная компьютерная система занимала целую стену. Мониторы светились разными цветами и изображениями, некоторые показывали гору, на которой стояла их крепость, некоторые — город и его жителей.

Торин сидел в кресле и, сложив руки на груди, смотрел на них. У него были светлые волосы и зеленые, порочно поблескивающие глаза, немного более темные, чем у Даники.

— Что? — процедил он тем же недружелюбным тоном, что и Камео.

— Ты что-то хочешь мне сказать? — поинтересовался у него Рейес.

Напряженный взгляд Торина прошелся по Данике перед тем, как вернуться к Рейесу.

— А может это тебе есть, что мне сказать?

— Нет.

— Ну, вот у тебя и есть ответ. Зачем ты здесь?

— Моя семья, — вмешалась Даника, горя нетерпением. Она ступила вперед, опомнилась и подалась обратно. — Ты знаешь, где она? Аэрон упоминал маленький городишко в Оклахоме.

— Эта информация могла быть полезной пару часов назад, — обронил Торин и повернулся к компьютерам, его ловкость в обращении с ними создавала основу богатства воинов. — Мы с ребятами переговорили перед их отъездом сегодня утром. Люциен просил меня поискать именно эту информацию. Понимаешь, когда вы с семьей в прошлый раз гостили здесь, я подложил нечто — назовем это лакмусом — в вашу еду.

Рейес погладил девушку по руке, надеясь успокоить ее. К счастью, она не вышла из себя от услышанного признания.

— Твой вышел из строя быстрее, чем ему полагалось, — продолжил Торин. — Не знаю, случилось ли это из-за того, что ты была напугана… или слишком много потела. Лакмус должен был находиться в тебе месяцами. Все же, следующим перестал определяться лакмус твоей сестры, потом бабушки и матери. Я не мог отыскать вас неделями. Не беспокойся, я догадываюсь, о чем ты думаешь. Мне следовало поместить маячки в вашу обувь, но я не подумал об этом до данного момента. Век живи — век учись.

Рейес глубоко сомневался, что Даника думала об этом, но промолчал.

— Как бы там ни было, я часами просиживал за компьютерами, выискивая малейшую подсказку. Ничего.

Даника замерла, ожидая — и надеясь? — лишь только для того, чтоб разочарованно ссутулиться. Рейес отпустил ее руки и обнял за талию, желая поделиться своей силой. Она прильнула к нему. Ища утешения?

— До, — добавил Торин, стуча пальцами по клавиатуре, — этого.

Даника вновь замерла.

— Что?

Возбуждение сочилось из этого слова, пропитывая воздух.

Не отрывая глаз от монитора, Торин помахал рукой.

— Вы ведь видели, как Парис печет пряники? Его умения смехотворны, я знаю, но это не важно. Когда вы едите эти пряники, они вроде как растворяются внутри вас. Но, на самом деле это не так. В них есть ингибиторы. Жиры, холестерин и прочая гадость. Наш лакмус-краситель — это специальная смесь веществ, изменяющая человеческий обмен веществ так, то каждый индивидуум подает свой сигнал. Мой краситель намного сильнее, чем жиры из пряников Париса. Насколько я помню, его остатки можно выследить даже тогда, когда сам лакмус выведется из организма.

Теперь пришел Рейесов черед оцепенеть. Эшлин едва не умерла, когда пригубила предназначенный только для бессмертных ингредиент.

Сообразив, куда двинулись его мысли, Торин добавил:

— Я бы не использовал его на женщинах, если бы Сабин уже не опробовал его на парочке Ловцов.

Рейес медленно расслабился. Понял, что Даника тяжело дышит. Он крепко сжал ее в объятиях.