Болтовня сестры о призраках не должна была так меня напугать. Я же выросла возле дяди Берта, а моя кузина Дейзи общалась с мертвыми столько, сколько мы себя помним. Но сегодня вечером я не могла выбросить из головы картину холодной илистой воды, скользких скал и тонких бледных рук, которые тянутся...

Бриз взъерошил мои влажные волосы и принес розмариновый аромат шампуня, очистив мысли и воскрешая воспоминания. Я знала, отчего у меня так скрутило внутренности, почему тщательно запертые ментальные двери теперь гремели петлями. Частично из-за спора с Беном Маккаллохом, но в основном из-за Фин, упомянувшей Ла Йорону.

Плачущая женщина. Другой дух, другая река. Туристический поход в Голиад, фонарик и две малолетки с очень плохой затеей. Фин было двенадцать, мне одиннадцать, и мы тайком выскользнули из арендованного трейлера посмотреть на женщину в вуали, которая, как говорилось в легенде, оплакивала у реки своих утопленных малышей. Рассказы о том, что она заманивала живых детей навстречу смерти, не напугали нас достаточно, чтобы мы упустили возможность выследить привидение. Боже, как же мы были глупы.

Этот кошмар я помнила урывками. Темная вуаль, пепельная кожа когтистых рук... Вода, смыкающаяся у меня над головой. Но нет точных сведений о том, что случилось на реке и как мы с Фин выбрались.

А вот что случилось потом, я помню отчетливо. Отец пришел в ярость, когда после ночи безумных поисков наконец обнаружил своих мокрых, потрепанных дочерей. Всю дорогу домой он рычал что-то вроде «ваша сумасшедшая мать» и «поощрять этот идиотизм». И более жуткие вещи: «суд», «судья» и «опека». Для меня это оказалось куда страшнее Ла Йороны.

Это потрясло даже маму. Родители никогда не были женаты, и я сомневалась в шансах отца получить опеку. Но даже в одиннадцать лет я не нуждалась в экстрасенсорных способностях, чтобы представить, как все обернется, если Фин начнет рассказывать судье о магии, заклинаниях и их значении для семейства Гуднайтов. Не после Ла Йороны и того, как мы чуть не стали жертвами собственной глупости.

Я никогда больше не хотела видеть на лице мамы тот потерянный и полный ужаса взгляд. И раз пытаться заставить измениться кого-то еще – особенно Фин – бессмысленно, я решила, что изменюсь сама. Так что та ночь в Голиаде была последней, когда я говорила о призраках или магии с кем-то помимо семьи.

До сегодняшнего дня.

Не знаю почему, но Ла Йорона странным образом пришла мне на ум даже раньше, чем о ней упомянула Фин. И я нарушила свое правило, заговорив о призраках с Беном Маккаллохом в тот момент, когда больше всего нужно было держать лицо.

Звук вернул меня в настоящее. Я замерла с одной рукой на коробке предохранителей и вслушалась в ночь, наполненную стрекотом сверчков. Звук донесся с земель Маккаллохов? Он был каким-то потусторонним, и я его скорее почувствовала, нежели услышала. Некий глухой шум, как от низких частот в стерео, почти перекрываемый высоким тоненьким писком…

Нет, это летучие мыши. Темные фигурки, нырявшие вверх-вниз в своем балете «Охота за жуками», теперь кружили в неестественном и паническом хаосе, будто на их внутренний компас кто-то положил магнит. На моих глазах две мыши столкнулись, рухнули на землю и, приглушенно похлопав кожистыми крыльями, затихли.

Я затаила дыхание, горло сжалось. Меньше чем в полуметре от меня их маленькие черные тела неподвижно лежали в круге света от моего фонарика. Они сбили друг друга?

Я подалась вперед и, когда никто не шевельнулся, тронула одну мышь носком ботинка.

Не оглушенная. Мертвая.

Моя практичная половинка твердила, что нужно взять лопату и зарыть трупы так глубоко, чтобы собаки не откопали. А еще позвонить в службу отлова бездомных животных, чтобы мышей проверили на бешенство. Разве странное поведение не признак болезни?

Но ведьма во мне знала: бешенство не заставит радары двух летучих мышей настолько выйти из строя, чтобы их столкновение привело к смерти. Но тогда в чем дело?

«Не лезь в это, Ами».

Предзнаменование ни с чем не спутаешь. Любопытство и призраки несовместимы. Я знала это, даже если воспоминания были скользкими, как речной ил и холодные костлявые руки.

Ворвавшийся в сон телефонный звонок подействовал как сработавшая сигнализация и испугал меня достаточно сильно, чтобы разбудить. Ничего удивительного: во сне – когда наконец удалось в него провалиться – меня преследовали обряженные в нижнее белье скелеты верхом на козах, Бен Маккаллох на лошади загонял меня подальше от безопасного дома, а Фин сидела на крыльце и попивала ванильную колу.

Ну, по крайней мере в полудреме это показалось достаточно страшным. Спросонья я была так неуклюжа, что ответила на мобильник, айпод и книгу в мягкой обложке, прежде чем наконец нашла домашний телефон. Три большие собаки, дрыхнувшие рядом, не помогали. Наоборот, лишь усложняли задачу, даже когда я уже полностью пришла в себя.

- Уф-ф-хм, – сказала я. Просто блестяще.

- Амариллис, дорогая, – произнес кто-то, очень похожий на тетушку Гиацинту. – Я должна тебе кое-что сказать.