год, взрыв леворадикального движения в Гринвич Вилледж, прелестном районе огромного города, где традиционно жили художники, артисты, писатели, студенчество. Взрыв этот совпал с вьетнамской трагедией. На каждом углу продавались майки и значки: «Я люблю Хо!», «Народ, угнетающий другие народы, кует цепи для самого себя»; хорошо продавались лозунги Мао: «Имперализм — бумажный тигр», «Винтовка рождает власть». Здесь же во время ночных гулянок продавали марихуану. То и дело вспыхивала белоглазая, неуправляемая поножовщина. Задержанные проходили наркологический контроль — практически все ширялись.

Одновременно (словно бы заранее был разработан сценарий) в Вашингтоне начались расовые беспорядки, запылали особняки — всего в трех милях от Белого дома. Столица была заклеена лозунгами: «Черные предают Америку», «Белые расисты продолжают дело Гитлера», «Цветные — главная угроза мировой цивилизации», «Евреи — наймиты масонского капитала, хайль Гитлер!». В Вашингтоне, однако, не поддались панике. Телевидение и газеты печатали фотографии улыбающегося Вилли Брандта: «Каждый настоящий социал-демократ в юности обязан пройти через леворадикальный коммунизм, естественная болезнь роста». Он сказал это, когда его сына арестовали в Западном Берлине во время демонстрации, проводившейся немецкими маоистами.

Американские политологи разработали стремительно-продуманный план: черные общественные деятели были приглашены в правительственные организации. В районах с цветным населением лидеров этнического меньшинства подвинули в мэрии. Расовая проблема поэтому постепенно нормализовалась, хотя поначалу казалось — особенно натурам неуравновешенным, склонным к шараханьям, — что положение в стране вышло из-под контроля центральной власти…

Тогда-то Джон Малроу и сделал себе имя, потому что именно во время столкновений представителей закона с преступными элементами выстраивалась концепция преодоления тупиковой ситуации: власть достаточно сильна и мобильна, чтобы сдержать хаос, пока законодатели приведут основные уложения страны в соответствие с качественно новой ситуацией, создавшейся в мире.

… Джим Волл, инспектор полиции, в группе которого Малроу чаще всего пасся, сделался — по прошествии двадцати лет — большим начальником, при этом вложил свои деньги (взяток не брал, невыгодно — слишком велик риск) в акции той химической компании, где работала жена, получил крепкие дивиденды, это дало ему высокое ощущение независимости и уверенное право на отставку — в том случае, если бы приказ руководства вошел в противоречие с его принципами.

Прочитав факс, отправленный из Москвы стародавним другом Джоном Малроу, заместитель директора Волл попросил нью-йоркских парней поинтересоваться, что из себя представляет некий Джозеф Дэйвид. Ответ пришел ошеломляющий. Волл немедленно послал факс Малроу: «Дело — любопытно. Я не смогу рассказать того, что можно, ни по факсу, ни по телексу, хотя есть и такое, что рассказать — даже при нашем дружестве — я тебе не смогу».

Основания отвечать именно так у Волла были серьезные: оказывается, нью-йоркское бюро его конторы уже давно присматривалось к Джозефу Дэйвиду в связи с «русской мафией», довольно крепко утвердившейся в Бруклине и на Майами.

Первые годы после выезда из Москвы Дэйвид перебивался тем, что толкал русских певцов и актеров в рестораны и на съемки в массовках.; Бизнес не очень-то получался: языковой барьер; учил английский по словарю, потом нанялся мажордомом к директору издательства, полагая, что, если погрузиться в англоговорящий мир, исключив общение со своими, дело сдвинется с мертвой точки. Мучительно стараясь понять босса и его гостей, тоскливо думал: «Эх, вас бы научить русскому, мы б горы своротили — с моими-то московскими связями!»; протолкнул хозяину томик мемуаров отказников, получил небольшие комиссионные. Не бизнес, права на рукописи заметных людей эмиграции ему не передавали, слишком мелок; все чаще вспоминал Россию — вот где можно вертеть бизнес, если только имеешь голову на плечах…

Все изменилось в восемьдесят шестом, когда разрешили навещать родных, — сразу же полетел к сестре, та работала педиатром в Хабаровске, уезжать категорически отказалась: двое сыновей в институте, чего бога гневить?!

Дэйвид попал в поле зрения таможенного контроля, полиции и ФБР, когда он, вернувшись из очередного вояжа в Москву (это было два года назад), обратился к наиболее престижным охотничьим магазинам с предложением приобрести тульские ружья, сделанные ведущими русскими мастерами по спецзаказу. Его выслушали с явным интересом (никто так не умеет прощать коверканье своего языка, как американцы, страна интернационалистов, чистый Вавилон), попросили внести конкретные предложения, одобрили идею («фантастик», «марвэлэс»), но после того, как Дэйвид передал условия будущим партнерам, в дверь его маленькой однокомнатной квартиры на 23-й улице (неподалеку от отеля «Челси») позвонили около двух часов ночи. Он посмотрел в глазок; на площадке стоял старик в дорогом желтом пальто ангорской шерсти, в руке трость с серебряным набалдашником. Рядом с ним торчал молодой верзила в кожанке, с остервенением жевавший резинку.

— Кто? — спросил Джозеф Дэйвид, ощутив внезапный озноб. — Что вам надо?

— Меня зовут Петрилли, — ответил старик. — Я пришел к вам с добром… Это по поводу ружей… Пожалуйста, не бойтесь, отворите дверь…

— Я вас совершенно не боюсь! Почему я вас должен бояться?! Но вы не позвонили заранее и не сделали аппойнтмент… У меня гостья…

— Поговорим на кухне, — усмехнулся Петрилли. — Я тоже начинал работу в подвале, потом уж перебрался в особняк… Повторяю, не бойтесь, у нас пока нет к вам претензий. Я пришел с предложением… И зря вы сказали про девку. Лгать — дурно. У вас нет девки, мы следили за квартирой…

Словно загипнотизированный, Дэйвид открыл дверь, повторяя себе все время: «Идиот, звони в полицию! Что ты делаешь, безумец?»

Петрилли пальто снимать не стал, по-хозяйски вошел в комнату, обставленную старой мебелью, сел в скрипучее кресло. Верзила замер в дверном проеме.

— Слушайте, Джозеф, вы очень молодой американец, — начал Петрилли. — Вы не знаете жизнь этого сложного города, поэтому можете наломать дров и потерять голову… ее вам просто-напросто отрежут, понимаете? Запомните, торговля оружием традиционно находится в наших руках, итальянцев. Мы выяснили, что вы не обсуждали вопрос о ружьях в русском Бруклине. Иначе бы могла начаться война. И вы бы в этой войне проиграли, поверьте. Вы решили действовать без нас — мы вам этого не позволим. Мы готовы уплатить вам пять процентов со сделки, если поможете нашим людям заключить хороший контракт с русскими оружейниками. Советовал бы вам не отказываться от этого предложения… Нам выгодно то, что вы владеете русским, знаете русских, еще бы вам их не знать, если вы среди них выросли… При этом мы готовы помочь вам в продюсерском бизнесе, у нас и там достаточные связи. Понятно?

С трудом скрывая озноб, Дэйвид ответил:

— Я должен все взвесить. Оставьте свой телефон.

Петрилли поднялся:

— Не валяйте дурака! Мышь интересуется адресом льва. Завтра в десять вечера мои мальчики придут к вам, и вы заключите с ними соглашение… Все… Теперь можете вызывать девку — без этого не уснете…

… Девку он вызывать не стал. Трясущимся пальцем набрал номера телефонов знакомых импресарио — Пантелея Давыдовского и Шпильмана; один был в Москве, пробивал гастроли Робертино Лоретти, другой вел переговоры с Еврейским театром. Позвонил к Игорю, в Бруклине о нем говорили как о человеке, который знает все и всех. Встретились утром, на Брайтон Бич, в центре «русского Нью-Йорка».

Выслушав бледного Дэйвида, срисовав его тонкие трясущиеся пальцы и синие обгрызанные ногти, Игорь вздохнул:

— Вы же здесь не первый год живете, Ося… Что за русская манера ухватить все самому?! В этой стране такие штучки не проходят — возьми свое, но поделись с ближним. Это только в России каждый хочет ухватить все, поэтому и здесь живут черт-те как… В одной руке два члена не удержишь…

— Какой член?! — взмолился Дэйвид. — Я же объяснил вам: пришла итальянская мафия! Они не шутят! Они хотят отнять мой кусок хлеба! Я готов поделиться с теми, кто возьмет меня под защиту. Итальянцы предложили мне двадцать процентов, это грабеж!

Игорь попросил подождать. Через три часа в маленькое кафе, где они встретились, подъехал невысокий мужчина с копной негритянских волос, одет в старый свитер и истрепанные джинсы; «мерседес» (последняя модель, серебристый, тяжелый) запирать не стал — там остались два телохранителя; присел рядом с Дэйвидом на краешек стула и горестно покачал головой:

— Послушайте, не надо нас ссорить с итальянцами. Мы не хотим перестрелок. Вам предложили пять процентов со сделки, пять, а не двадцать — никогда не лгите своим, вырежем язык. Так вы соглашайтесь. Понятно? Нам отдадите два процента, три себе, хорошие деньги.

Что же касается вашего бизнеса, связанного с актерами и писателями, — мы обладаем всей информацией о вашей активности — будете платить десять процентов со сделок, мы, в свою очередь, поможем вам через наши возможности, а у нас они серьезные. При этом вы будете выполнять ряд наших просьб, которые вас ни к чему не обязывают, — во время поездок в страну победившего счастья. Я думаю, вы достаточно умны, чтобы не ответить «нет».

С тех пор Дэйвид стал курьером мафии.

Именно он заказал Хренкову (после того, как заключил с ним договор на книгу «Палач и жертва») сенсационный труд: «Советская мафия. Структура. Устав. Связи».

Именно за этой микрофильмированной рукописью он и отправлялся сейчас в Москву.

Именно об этом Волл и рассказал Джону Малроу. Как все же хорошо дружить с полицией!

— Можешь назвать издателей, с кем он вел переговоры? — спросил Джон Малроу.

— Нет, малыш. Это конфиденциальные сведения.

— Но ты ведь понимаешь, что я вытопчу имена людей, которые вели с ним переговоры на издание столь сенсационных книг…

— Это будет большая ошибка, Джон, — сказал Джим Волл.

— Почему?

— Потому что за этим маленьким человечком стоят большие силы… Он не догадывается об этом, его, говоря на жаргоне, играют… Я бы просил тебя не влезать в это дело, Джон… Ты можешь сломать операцию… Мои люди караулят его…

— Хорошо, я обещаю тебе не лезть в дело, Джим. Но тогда расскажи мне сам: какие проекты он обсуждал с издателями? Я могу быть полезен. У меня есть информация с той стороны.

— Серьезная?

— Сенсационная…

— Я весь внимание, малыш.

— Это я весь внимание, Джим. И чтобы у нас с тобой получился разговор, я назову тебе одно слово: «Хренков». Это русская фамилия. Она упоминалась в разговоре Дэйвида с издателями?

Волл открыл папку с грифом «Совершенно секретно», пролистал страницы, их было не меньше пятидесяти, остановился на последних трех, пробежал глазами, профессионально вычленяя нужные фразы, покачал головой: