отмены. Нет, если технический сбой в сети, Киврин просто не переместилась бы. А Бадри сказал, что привязка установлена.

Значит, сдвиг. Это единственная накладка, которая не прервала бы переброску.

Бадри перешел улицу, едва не попав под велосипед. Дануорти протиснулся между двумя женщинами с магазинными пакетами даже обширнее, чем у Мэри, перешагнул через вест-хайленд-уайт-терьера на поводке и отыскал взглядом Бадри на два дома впереди.

— Бадри! — позвал он. Оператор обернулся и врезался прямо в женщину средних лет с большим цветастым зонтом.

Она шла согнувшись, выставив зонт против ветра, и тоже не увидела Бадри. Зонт, расписанный лавандовыми фиалками, вывернулся наизнанку и полетел на тротуар, под ноги шагавшему напролом Бадри.

— Смотрите, куда идете! — сердито отчитала его женщина, хватая зонт за край. — Разве можно здесь так носиться?

Бадри посмотрел на нее, потом на зонт тем же отсутствующим взглядом, что и в пабе, но затем, извинившись, нагнулся за зонтом. Несколько секунд они с двух сторон сражались с фиалковым полем, пока Бадри наконец не подцепил зонт за ручку, не вывернул обратно и не подал хозяйке, раскрасневшейся то ли от ярости, то ли от холода.

— Извините?! — возмущенно передразнила она, поднимая ручку зонта над головой, словно собираясь обрушить ее на Бадри. — Это все, что вы можете сказать?

Он рассеянно провел рукой по лбу, а потом, как и в пабе, словно очнулся, и снова припустил почти бегом. В ворота Брэйзноуза, через внутренний двор, в боковую дверь лаборатории и по галерее в помещение сети. Когда Дануорти вошел, Бадри уже сгорбился за терминалом, хмурясь на экран.

Дануорти боялся, что увидит там сплошной «снег» или, хуже того, черноту, но на экране шли ровные колонки цифр и матрицы.

— Привязка установлена? — спросил Дануорти, пытаясь отдышаться.

—Да. — Бадри перестал хмуриться, однако смотрел по-прежнему отрешенно, словно ему стоило больших сил сосредоточиться. — Когда... — начал он и, затрясшись в ознобе, будто забыл, что хотел сказать.

Хлопнула стеклянная дверь, в лабораторию вошли Гилкрист и Мэри, а за ними Латимер, складывающий зонт.

— Что такое? Что случилось? — спросила Мэри.

— Что «когда», Бадри? — теребил его Дануорти.

— Я сделал привязку. — Оператор повернулся к экрану.

— Это она и есть? — Гилкрист навис у него над плечом. — И что значат все эти символы? Переведите для несведущих.

— Когда было что? — повторил Дануорти.

Бадри потер лоб рукой.

— Что-то не так.

— Что именно? — воскликнул Дануорти. — Сдвиг? Там получился сдвиг?

— Сд-д-двиг? — едва выговорил оператор, выбивая зубами дробь.

— Бадри. — Мэри наклонилась к нему. — С вами все хорошо?

Тот снова посмотрел своим блуждающим взглядом, словно обдумывая ответ.

— Нет, — наконец выдавил он и повалился ничком на пульт.

Перемещение сопровождал колокольный звон. Высокий и дребезжащий, как в тех фоновых подборках, которые непрерывно играли на рождественской Хай-стрит. Предполагалось, что лаборатория звукоизолирована, но каждый раз, когда кто-то открывал наружную дверь на галерею, до Киврин доносились призрачные отголоски рождественских гимнов.

Сперва пришла доктор Аренс, потом мистер Дануорти, и оба раза Киврин пугалась, что они сейчас возьмут и никуда ее не пустят. Доктор Аренс еще в лечебнице чуть не отменила переброску, когда след от прививки у Киврин на руке распух в огромную красную блямбу.

— Никаких перебросок, пока не спадет вздутие, — заявила доктор Аренс и отказалась ее выписывать. На самом деле рука еще чесалась, но доктор Аренс об этом знать не должна, иначе она скажет мистеру Дануорти, который и так панику наводит с тех самых пор, как узнал, что Киврин отправляется в прошлое.

«Я ведь ему еще два года назад сказала, что хочу туда». Два года! И все равно, когда вчера она пришла хвастаться своим нарядом, Дануорти попытался ее отговорить.

— Мне не нравится, как организует переброску кафедра медиевистики, — заявил он. — Даже если они действительно просчитали все накладки, нечего молодой девушке делать в Средневековье одной.